взгляд в прошлое и попытка прогнозирования – тема научной статьи по истории и археологии читайте бесплатно текст научно-исследовательской работы в электронной библиотеке КиберЛенинка
Миграции казахов в Центральной Азии: взгляд в прошлое и попытка прогнозирования
Гюльнар Муканова
Сегодня нам приходится наблюдать картину массовых миграций из одного конца бывшего Союза в другой, а также на его территорию из “дальнего зарубежья”. Первая из этих двух разновидностей миграции привлекает всеобщее внимание, вторая все еще остается по большей части вне поля зрения политологов. В этой статье нам хотелось бы обратиться к опыту Центральной Азии, конкретно, к репатриации казахов из Монголии в Республику Казахстан (РК) и рассмотреть этот феномен в исторической ретроспективе и в свете его возможного влияния на состояние межгосударственных отношений в регионе.
Едва начавшись в начале 90-х годов, процесс репатриации казахов из МНР очень быстро набирал темпы.
Переселение казахских семей из Монголии в Казахстан потребовало подготовки правовой основы для сотрудничества двух государств в урегулировании этого вопроса. В результате совместной работы Министерств юстиции РК и МНР были парафированы проекты договора
Гюльнар Кайроллиновна Муканова, преподаватель кафедры истории и археологии Казахстана историко-филологического факультета Северо-Казахстанского университета, г.
о правовой помощи и другие актовые документы, базирующиеся на общепринятых принципах международного права в области государственного строительства, прав и свобод человека. В этих документах зафиксировано, в частности, положение о том, что “граждане и юридические лица Монголии и Казахстана будут пользоваться на территории обоих государств одинаковой правовой защитой своих личных и имущественных прав”4.
Начавшийся репатриационный процесс вызвал в Казахстане оживленную реакцию общественности, особенно среди местной интеллигенции. Активное участие в его организации приняли сторонники известного в РК казахского национального движения “Азат”. Они прибыли в Монголию и действовали там, руководствуясь лозунгом: “Пусть казахов в Казахстане будет больше”5. Радикально настроенные представители казахской общественности видят в переселении зарубежных казахов на историческую родину прежде всего импонирующие им этнодемографические моменты.
С точки зрения государственных интересов как РК, так и сопредельных стран, заинтересованных в сохранении стабильности и безопасности в регионе, в первую очередь следует иметь в виду то обстоятельство, что прецедент “возвращения” казахов в Казахстан из Монголии предполагает, в какой-то мере провоцирует начало исхода казахской диаспоры из Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР (СУАР). В настоящее время в Китае насчитывается 1 млн. 270 тыс. казахов6. Подавляющая их часть — 1 млн. 110 тыс. человек — населяет Синьцзян, граничащий с Казахстаном, Кыргызстаном, Узбекистаном и Таджикистаном7. В Синьцзяне казахи являются второй по численности после уйгуров неханьской народностью.
Естественно возникает вопрос: каким образом казахи оказались на территории современных Монголии и Китая? Чтобы ответить на него, придется обратить взгляд в прошлое, когда в Центральноазиатском регионе происходили различные по интенсивности и масштабам миграции населения.
Сложная и мозаичная картина перемещений казахских родов в Джунгарию8, положившая начало формированию казахского этнического анклава в Синьцзяне и Монголии, до сих пор не получила исчерпывающей характеристики в российской и казахстанской историографии. Согласно источникам, поступательное развитие процесса миграции казахов из пределов Российской империи на восток приходится на относительно длительный исторический период — со второй половины XVIII по первую половину XX века.
В основных чертах этот процесс выглядит следующим образом. Часть казахских племен откочевала в Джунгарию еще во второй половине XVIII века, после разгрома Ойратского ханства войсками Цин-ского Китая в 1755—1758 годах9. Завоевав Джунгарию, цинские власти обозначили западные пределы своих новых владений, желая тем самым обезопасить их от вторжения кочевников: эту функцию призвана была выполнять цепь караулов, установленных ими по линии от озера Зайсан до среднего течения реки Или.
Однако несмотря на запреты цинских властей кочевать к востоку от реки Аягуз и за Тарбагатаем и, отдельные роды Среднего и Старшего казахских жузов подались на территорию Джунгарии: кереи — в долину реки Черный Иртыш, найманы — в бассейн озера Эбинор, албаны кочевали по левому берегу реки Или, суаны — по правому12. Летние кочевья (джайляу) последних двух племен уже в начале XIX века распространялись далеко за линию китайских пикетов, в частности, суаны имели джайляу по склонам хребта Беджин-тау почти до озера Сайрам, албаны — в верховьях реки Текес и ее притоков; кочевья казахов располагались в тот же период и в долине реки Эмиль, и по склонам хребтов Суар, Барлык, Майли, Южный Алтай.
Основное же ядро казахских диаспор в Монголии и Западном Китае сложилось в результате перекочевок номадов из Семиречья и Прииртышья в Джунгарию на протяжении XIX века, предпринятых с целью обрести новые земли для выпаса скота.
В отдельные периоды процесс приобретал особую интенсивность, к примеру, в ходе восстания уйгуров и дунган в Синьцзяне (1864—1878 годов), когда заметно была поколеблена власть Цинов в крае, большое число российских казахов перешло границу. По данным МИД России, их численность превысила несколько десятков тысяч человек.
Осуществлявшееся с середины XIX века разграничение владений России и Китая в Центральной Азии обернулось для казахского населения края утратой части родовых пастбищ, расположенных на территории, вошедшей согласно Петербургскому договору 1881 года в состав владений Цинской империи. Часть казахов оказалась в китайском подданстве, и их соплеменники, оставшиеся в пределах России, потянулись в Синьцзян для воссоединения с родственниками13. Такого рода переходы казахов через российско-китайскую границу не прекращались и в начале XX века вплоть до Первой мировой войны.
Если более детально рассматривать историко-демографические и этнополитические последствия российско-китайского размежева-
ния, то следует обратить внимание на следующее.
Установление между Россией и Китаем государственных границ в Центральной Азии по времени было куда более поздним событием, чем заселение территории, подлежавшей разграничению, обосновавшимися здесь народами. В отличие от процесса государственного размежевания процесс заселения и хозяйственного освоения совершался естественно-историческим путем. Как относительно молодое государственное образование в Евразии, Россия обретала свои границы в Центральноазиатском регионе по мере роста вширь. С присоединением казахских и киргизских земель и в результате завоевания среднеазиатских ханств владения Российской империи приблизились в середине XIX века к владениям Цинов в Джунгарии и Восточном Туркестане. Отсюда и возникала необходимость разграничения двух империй, но осуществленный на практике вариант оказался далеко не оптимальным, о чем в свое время высказывались отдельные российские государственные деятели. За основу при разграничении были взяты географические ориентиры, что привело к искусственному рассечению приграничных этносов.
Государственное разграничение сопредельных территорий, как правило, сопровождается миграцией приграничных жителей, поскольку при нем возникает проблема выбора подданства и условий проживания в соответствии с духовными и материальными потребностями людей. Так, откочевка казахов из Российского Туркестана в Китайский в последние десятилетия XIX — начале XX века вызывалась помимо названных и другими причинами. Активизация переселенческой политики Российского государства в Туркестанском крае, ставшая возможной именно благодаря завершению мероприятий по разграничению, сопровождалась существенными переменами в облике края. Создание крестьянских поселений, участки под которые отводились на пастбищных землях номадов, спровоцировало земельный кризис в Семиречье14.
В силу этого, а также других причин переселенческая политика царизма на так называемых национальных окраинах приобрела конфликтный характер. Вольно или невольно были противопоставлены интересы разных этносов, нарушен сложившийся хозяйственный баланс в регионе. Как следствие, перекочевки казахов в Китай в начале XX столетия стали частыми и безвозвратными15.
Следует также заметить, что эмиграции казахов в Синьцзян в указанный период способствовали и относительно лучшие условия для проживания там кочевников. Налогообложение их хозяйств было зна-
чительно меньше в Синьцзяне, чем в российском Семиречье, что объяснялось стремлением китайских властей способствовать социально-экономическому развитию Западного края Цинской империи. Природный фактор тоже играл большую роль в эмиграции казахов на рубеже XIX—XX веков: по единодушному мнению современников — консулов, чиновников семиреченской администрации, путешественников и т.
д. — почвенно-климатические условия Синьцзяна были весьма благоприятны для ведения кочевого хозяйства. В особенности богатые разнотравьем долины рек Или и Текеса и защищенные от зимних ветров предгорья составляли несомненные преимущества края в этом отношении.
Безусловно, эмиграция казахского населения России в Синьцзян на протяжении всего периода вызывалась целым рядом факторов. На отдельных этапах переселения ведущую роль играли разные факторы. Например, в период освободительного восстания, охватившего Семиречье и Туркестанский край в 1916 году, поводом для стихийной и массовой миграции номадов в Синьцзян (ушло более 250 тыс. человек) стало нежелание подчиниться царскому Указу о мобилизации инородцев на тыловые работы. Казахи же, откочевавшие в Китай в конце 20-х — начале 30-х годов нынешнего столетия, спасали свои семьи от голода, наступившего в Казахстане в результате проводившейся Советской властью кампании по переводу кочевых и полукочевых хозяйств республики на оседлость.
В настоящее время казахское население СУАР сосредоточено в пограничных с Казахстаном северо-западных округах провинции: Илийском, Тарбагатайском и Алтайском. В связи с радикальным изменением геополитической ситуации по периметру прежней советско-китайской границы в Центральной Азии такая пространственная концентрация крупного национального меньшинства уже сама по себе вызывает сильное беспокойство в Китае. Вдобавок в Пекине опасаются усиления сепаратистских тенденций в Тибете и Синьцзяне вследствие “дестабилизирующего влияния социально-политических процессов в республиках СНГ на китайское общество” 16. Опасения эти порой перерастают в страх, что Китаю уготована судьба СССР. Поэтому до последнего времени китайская сторона воздерживалась от того, чтобы поощрять контакты “китайских” казахов с казахами Казахстана.
Существует и еще одна причина, по которой Китай совершенно не заинтересован в таких контактах, вообще в увеличении притяжения Казахстана для казахских диаспор в Центральной Азии.
Уже отмечалось, что в Синьцзяне казахи являются второй по численности не-ханьской народностью. Благодаря этому обстоятельству казахский анклав в СУАР выступает в роли своеобразного “инерционного тела”,
сдерживающего рост сепаратистских настроений среди уйгурского населения Синьцзяня. Отсюда и вытекает то повышенное внимание, которое уделяет Пекин перспективам массового возвращения казахов на историческую родину. И конечно, в Пекине вовсе не приветствуют идею интеграции тюркских народов Синьцзяна — будь то на панисламистской или на какой-то другой основе, — понимая, что любая попытка реализации такой идеи чревата для Китая серьезными осложнениями17.
Между тем, в печати появились сведения об имеющих место в последнее время фактах эпизодических миграций казахов и киргизов из Синьцзяна в Казахстан и Кыргызстан18. Мы не располагаем точными данными о числе желающих переселиться в РК из СУАР.
Однако наметившаяся в Китае в последние годы тенденция к свертыванию ранее декларированных программ по развитию языков и культурной автономии национальных меньшинств наряду с другими особенностями внутриполитической жизни страны может, на наш взгляд, вызвать очередную волну иммиграции “китайских” казахов и других тюркских народностей Синьцзяна в пределы бывшего Союза.
Прежде чем перейти к анализу возможных последствий такой иммиграции, было бы интересно еще раз вернуться к общеполитическому фону, складывающемуся вокруг проблемы репатриации зарубежных казахов в самой Республике Казахстан. Очевидно, что эйфория, отличавшая начальный этап возвращения “соплеменников”, сейчас начинает спадать. Значительно спал энтузиазм самих переселенцев, поскольку репатриация далеко не всегда сопровождалась необходимым в таких случаях материальным и юридическим подкреплением. Уже отмечены случаи возвращения казахских семей в МНР из-за неудовлетворенности условиями проживания и социального обеспечения в новых местах жительства19.
С другой стороны, по мере прибытия новых волн иммигрантов — из Ирана, Афганистана, из других государств — накапливается некоторый опыт в сложном деле обустройства мигрантов; поэтому есть надежда, что в конечном счете усилиями правительственных органов процесс репатриации будет направлен в выверенное русло.
В Казахстане понимают, что особую сложность на сегодня представляет вопрос о судьбах казахского анклава в СУАР. Характерно, что конкретные обращения Правительства РК к китайской стороне с призывами рассмотреть проблему этнических диаспор в Синьцзяне в позитивном аспекте — то есть дать возможность более свободного общения представителям казахского этноса, проживающим по обе стороны границы — в действительности прозвучали несколько позднее, нежели аналогичные предложения со стороны общественных организаций и отдельных политиков. Такой сдержанный подход
объясняется двояким образом; с одной стороны, опасениями навлечь на себя гнев “великого соседа”, стремлением не дать Китаю повода обвинить РК во вмешательстве во внутренние дела, с другой — отсутствием практики решения подобного рода щекотливых вопросов.
Тем не менее из-за повышенной осторожности правительственных органов их позиция недостаточно ясна общественности республики, и та реагирует на это по-своему. Так, на страницах популярных в Казахстане художественно-публицистических изданий (например, в журнале “Парасат”) все чаще публикуются подборки стихов казахских поэтов из Синьцзяна с ярко выраженными ностальгическими оттенками (еще в начале 90-х годов это случалось редко). На состязаниях поэтов-импровизаторов (акынов), проходивших во время Всемирного курултая казахов осенью 1992 года, участники настойчиво пытались выяснить причину отсутствия своих коллег из Китая. Еще более многочисленны случаи, когда интерес к проблеме выражается с помощью эзопова языка.
Теперь в самом общем виде попытаемся представить себе, каковы будут возможные последствия широкомасштабной межгосударственной миграции в Центральной Азии. Они видятся нам примерно в следующем. Если репатриация приобретает динамичный характер, а предпосылок к тому, как мы видим, немало, может произойти фактическая самоликвидация казахских диаспор в Монголии и СУАР.
Что это будет означать для межгосударственных отношений в регионе? Очевидно, что казахские анклавы за пределами РК, сложившиеся в ходе длительного исторического процесса расселения казахской народности и в результате российско-китайского разграничения, осуществленного в прошлом веке, объективно служат сейчас своего рода политическим буфером в отношениях новых независимых государств с Китаем. Если буфер будет убран, Пекин попадет в положение, при котором он сможет проводить более жесткую политику как в отношении уйгурского сепаратизма, так и в отношении своих центральноазиатских соседей. Уязвимость последних, напротив, возрастет, причем не только внешнеполитическая, но и внутриполитическая, так как им придется предпринимать значительные усилия для предотвращения угроз их внутренней стабильности, которые могут возникнуть со стороны репатриантов. В целом ясно, что сколько-нибудь значительные подвижки в этнодемографической картине Центральноазиатского региона будут иметь далеко идущие политические последствия как для КНР, так и для РК и сопредельных с Китаем республик Средней Азии.
В этой связи большое значение получает вопрос о регулировании этнических миграций из Синьцзяна (да и вообще в Центральной Азии и из нее). Для его решения требуются согласованные решения прави-
тельств Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана, Таджикистана, Китая и Монголии, а также России. Любые политические акты, предпринятые правительствами этих стран в одностороннем порядке, крайне нежелательны. Другое дело — выработка государствами региона взвешенной иммиграционной политики. Мы убеждены в том, что разумнее не вводить в заблуждение потенциальных репатриантов обещаниями “манны небесной” на исторической родине, а заранее просчитывать возможные издержки и выгоды как во внутри-, так и во внешнеполитической сфере, разъяснять иммигрантам их будущий статус и перспективы обустройства. Вместе с тем, работая в указанных направлениях, следует также отслеживать имеющие сегодня место факты нарушения прав национальных меньшинств в КНР.
Они нуждаются в своевременной и недвусмысленной оценке со стороны правительств центральноазиатских государств, и даваться она должна в соответствии с общепринятыми нормами международного права. Максимальное содействие развитию культурных автономий “малых” этносов представляется нам разумным и совершенно необходимым принципом будущих взаимоотношений между народами и государствами региона.
* * *
Р. 8. Статья была закончена и успела “отлежаться” в редакционном портфеле “Вестника Евразии”, когда пришло сообщение о том, что в своих взаимоотношениях Казахстан и Китай совместно поставили на первое место стабильность на границах.
“5 июля в Алматы президент Казахстана Нурсултан Назарбаев и председатель КНР Цзян Цземинь, находившийся с 5-дневным визитом в республиках Средней Азии, в совместном заявлении подчеркнули, что обе стороны “противостоят национальному сепаратизму” и “не позволят сепаратистским группам действовать с их территории в ущерб интересам и целостности другого государства”.
..
Министр иностранных дел Китая Цянь Цичэнь, проводя в тот же день пресс-конференцию, признал наличие сепаратизма мусульманских народов в Синьцзяне, еще более конкретно, движения “Восточный Туркестан” или “Уйгуристан”. Он подчеркнул, что “правительство КНР в этом отношении заручилось поддержкой правительств стран Средней Азии, которые посетил Цзян Цземинь”20.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Казахстанская правда, 1993, 16 июня.
2 По сообщению М. К. Избанова, заместителя председателя Департамента миграции населения Министерства труда РК, на Международном семинаре “Регулирование миграции и права человека в Средней Азии” (Алматы, 22—23 февраля 1996 года).
3 Примечание редакции. В результате за весь 1995 год чистый прирост населения РК за счет миграционного обмена с МНР составил всего 584 человека.
См.: Государственный комитет Республики Казахстан по статистике и анализу. Итоги миграции населения по Республике Казахстан за 1995 г. Алматы, 1995. С. 94.
4 Советы Казахстана, 1993, 2 апреля.
5 Независимая газета, 1992, 12 февраля.
6 Казак тарихы, 1993. № 3. С. 77.
7 Жоголев Д. А. Малые народности и Великий Китай // Информационный бюллетень ИДВ РАН, 1994. № 2. С. 58.
8 Джунгария — часть Синьцзяня, лежащая к северу от горной системы Тянь-Шаня.
9 Об этом см.: Гуревич Б. П. Международные отношения в Центральной Азии в XVII — первой половине XIX в. М., 1979; Златкин И. Я. История Джунгарского ханства (1635—1758 гг.). М., 1963; Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи в ХУИ—ХУШ вв.
Алма-Ата, 1991; Чернышев А. И. Общественное и государственное развитие ойратов в XVIII в. М., 1990.
10 Кузнецов В. С. Цинская империя на рубежах Центральной Азии (Вторая половина XVIII — первая половина XX вв.). Автореф. докт. дисс. Л., 1984. С. 25—26.
11 Валиханов Ч. Ч. О состоянии Алтышаара // Записки ИРГО по отделу этнографии. СПб, 1904. Т. XXIX. С. 311.
12 Астафьев Г. В. Материалы к вопросу о казахах Чжунгарии (рукопись). /Б. м., б.
г./.
13 К сожалению, система ценностей казахов и ее значимость в мотивации перекоче-вок в Китай осталась вне поля зрения исследователей. На наш взгляд, в рассматриваемый период у членов казахских родоплеменных образований присутствовала установка на консолидацию.
14 Первые крестьяне-переселенцы появились в Семиречье еще в конце 60-х годов XIX века, но активизация переселенческого движения приходится на 80-90-е годы и особенно на годы столыпинской реформы.
Только с 1907 по 1915 год население Туркестанского края увеличилось за счет переселенцев на 35%, причем 78% из числа переселенцев осели в Семиреченской области (Осинский В. В. Международные и межконтинентальные миграции в довоенной России и СССР. М., 1928. С. 88).
15 Подробнее об этом см.: Муканова Г. К. Эмиграция казахов в Синьцзян в последние годы XIX — начале XX века // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. М., 1993. Ч. I. С. 155-162.
16 Независимая газета, 1994, 27 мая.
17 Чжао Лунгэн. Дули хоу ды Чжун Я: тяочжань хэ цзиюй (Средняя Азия после провозглашения независимости) // Сяндай годзи гуаньси, 1992. № 3.
18 Независимая газета, 1994, 15 ноября.
19 Примечание редакции. Так, в 1995 году из Казахстана в Монголию выбыли 198 казахов (Итоги миграции населения по Республике Казахстан за 1995 г.
С. 96). С уверенностью можно утверждать, что, как минимум, часть из них — недавние репатрианты, возвращающиеся в прежние места проживания.
20 Русская мысль, 1996, 11-17 июля.
Сделано в Китае: почему в Пекине задумались о «возвращении» Казахстана | Статьи
Казахстан «исторически» принадлежит Китаю, а жители центральноазиатской республики имеют «смешанное ханьское происхождение». Таково краткое содержание статьи, которую опубликовало пекинское издание Sohu. В Казахстане публикацию расценили как угрозу территориальной целостности, МИД республики направил соседнему государству ноту протеста. «Известия» разбирались в причинах появления материала, отношениях двух стран.
Неравное разделение земель
Статья под названием «Почему Казахстан стремится вернуться в Китай» появилась на сайте sohu.com. В материале утверждается, что территория современного Казахстана исторически принадлежала Китаю.
Пекин якобы несколько раз завоевывал степи, однако каждый раз вынужден был их покинуть. Автор настаивает, что Китай потерял Казахстан «в результате неравного разделения земель».
В статье также указывается, что в центральноазиатской республике проживает 400 тыс. этнических китайцев, они работают в различных сферах и занимают руководящие должности. Автор материала пишет, что жители небольших городов республики называют себя потомками жившего в VIII веке китайского поэта Ли Бо, а другие считают себя этническими ханьцами.
Завершается материал то ли призывом, то ли угрозой. «Казахи, если вы не хотите потерять страну, то пришло время очнуться! Посмотрите на уйгуров. Если будете спать, то тогда точно станете как они — народом без флага и родины», — говорится в публикации.
Столица Республики Казахстан Нур-Султан
Фото: ИЗВЕСТИЯ/Александр Казаков
В статье не называются небольшое города, о которых идет речь, не приводятся ссылки на источники использованных исторических и статистических данных.
При этом sohu.com — не рядовое издание. Это крупное интернет-СМИ и поисковая система, связанная с коммунистическим правительством. В 2008 году Sohu на эксклюзивной основе создавало и поддерживало официальный сайт пекинской Олимпиады.
После публикации материала посла КНР Чжан Сяо вызвали в министерство иностранных дел Казахстана. «Послу было заявлено, что материал подобного содержания не соответствует духу вечного всестороннего стратегического партнерства. Стороны договорились тесно взаимодействовать при распространении информации и СМИ», — говорится в сообщении внешнеполитического ведомства. Кроме того, посольство Казахстана в Пекине направило ноту в МИД Китая. После этого статья перестала открываться.
С оглядкой на Шри-Ланку
Казахстан и Китай связывают давние контакты. Протяженность границы двух стран составляет 1782 км. Переговоры по делимитации велись на протяжении шести лет, демаркация полностью завершилась в 2002 году.
Территориальных претензий стороны друг другу не предъявляют, хотя ранее споры возникали.
Например, в 1969 году произошел конфликт у озера Жаланашколь. Тогда китайские военнослужащие нарушили границу СССР. В столкновении пограничников погибло 20 человек, нарушителей оттеснили за пределы советской территории.
Сейчас стороны сосредоточены на развитии экономических связей. Китай является для Казахстана вторым после России торговым партнером. По данным министерства финансов Казахстана, в 2019 году товарооборот увеличился на 23,4% и составил $14,4 млрд. Республика экспортирует природные ресурсы — газ, медь, нефть. Импортирует электронику, автомобили, одежду, медикаменты.
Граница Казахстана и Китая
Фото: Depositphotos
Интересно, что Пекин предоставляет другие данные. Согласно таможенной статистике Китая, в 2019 году объем двусторонней торговли вырос на 10,9% и составил $22,07 млрд. В предыдущие годы статистические данные также разнились.
Одной из причин дисбаланса считается коррупция на границе.
Самым известным в этом смысле разбирательством стало Хоргосское уголовное дело. В 2013 году в ходе расследования выяснилось, что 45 сотрудников Комитета нацбезопасности и таможенной службы Казахстана замешаны в контрабанде товаров из Китая.
Важным показателем двусторонних отношений являются инвестиции. За годы независимости Казахстана КНР вложила в республику $20 млрд. Китай занимает пятую строчку в списке стран-кредиторов, Нур-Султан должен Пекину $10,45 млрд.
При этом кредиты Китая воспринимаются в обществе особенно эмоционально. Возможно, дело во взаимоотношениях Пекина с должниками. Хрестоматийным в этом смысле примером выступает Шри-Ланка. В 2017 году она для погашения части долга передала Китаю в аренду порт Хамбантота.
Вода и иероглифы
Помимо экономики разногласия и непонимание вызывает политика КНР в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР). С одной стороны, Пекин активно осваивает в регионе водные ресурсы. Например, для обводнения засушливой территории СУАР используется исток Иртыша.
По данным специалистов, треть стока КНР отбирает с помощью каналов. В результате областным центрам Казахстана — Усть-Каменогорску, Семею, Караганде, Павлодару — угрожает дефицит пресной воды.
С другой стороны, возмущение в Казахстане вызывает преследование в СУАР этнических казахов. Пекин подозревает мусульман региона в помощи радикальным экстремистам. Для противодействия им власти принудительно устанавливают GPS-датчики на транспортные средства, собирают ДНК-образцы жителей в возрасте от 16 до 65 лет.
Фото: Global Look Press/Donal Husni
Согласно ряду свидетельств, потенциально опасных граждан помещают в лагеря — «центры перевоспитания». «Заставляют учить песни о Коммунистической партии и председателе КНР Си Цзиньпине. Требуют выучить наизусть антирелигиозные правила и китайские иероглифы. С родственниками дают пообщаться не более пяти минут. Охранники приказывают по телефону не жаловаться», — рассказывает журналистам очевидец.
Коронавирусная мобилизация
Взаимоотношения с Китаем не раз становились поводом для акций протеста. В 2016 году в ряде городов прошли митинги против аренды иностранцами земли, волна возмущения приняла антикитайский характер. «Если мы отдадим землю китайцам, то они уже не уйдут отсюда», — говорил один из участников.
В сентябре 2019 года прошла еще одна серия протестов. Митинги состоялись до и после визита президента Касым-Жомарта Токаева в Пекин. Глава государства договорился с КНР о финансировании строительства 55 предприятий на территории республики. Митингующие утверждали, что в Казахстане появятся не новые, а вредные, устаревшие китайские заводы, для работы на них завезут китайских трудовых мигрантов.
Нынешние разногласия Нур-Султана и Пекина политологи оценивают по-разному. По мнению эксперта по Центральной Азии Александра Князева, на китайскую публикацию не стоит обращать внимание. «Пекин решает задачи с помощью финансов, кредитов, ему не нужно никого завоевывать.
Статьи в интернете появляются самые разные, но это ничего не говорит о государственной политике. Я даже удивляюсь, почему МИД Казахстана отреагировал. Возможно, решили отвлечь внимание патриотической общественности от карантина, экономических трудностей», — рассуждает собеседник.
Фото: Depositphotos
Директор международных проектов Института национальной стратегии Юрий Солозобов придерживается другого мнения. «В Китае установлена жесткая дисциплина. Случайно ни одна статья, тем более о международных отношениях, появиться не может. Думаю, это пробный шар, проверка реакции казахстанской элиты», — говорит эксперт.
Он добавляет, что Китай из-за эпидемии коронавируса стал более жестким государством. «Мы стали свидетелями почти военной мобилизации. Благодаря этому КНР удалось победить инфекцию. В стране поняли эффективность такой модели. Вероятно, со временем такое лицо Китая будет проявляться и в международной политике», — заключает Солозобов.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Казахи Синьцзяна. «Давление уменьшилось», «сомнения» остаются
Этнический казах Дуйсенбек Жакыпбекулы несколько дней назад вернулся из Китая в Казахстан. Он говорит, что на протяжении двух лет и двух месяцев не мог выбраться из Синьцзяна. Разменявший пятый десяток Дуйсенбек отправился по личным делам в Китай в марте 2017 года. Границу мужчина перешел через пограничный пост в селе Бахты Восточно-Казахстанской области. По его словам, сразу же по приезде в родное село в Синьцзяне местная полиция забрала его документы.
Информация о массовом задержании в Синьцзяне уйгуров, а затем казахов, татар и представителей других этнических меньшинств, в основном исповедующих ислам, и о создании китайскими властями «лагерей политического перевоспитания» начала появляться весной 2017 года. Позже Нур-Султан и Пекин вступили в переговоры, и за последние два года в Казахстан вернулись несколько тысяч этнических казахов с двойным гражданством. Тем временем казахстанские активисты рассказывают местному и международному сообществу о том, что в заключении в «лагерях» Синьцзяна продолжают оставаться еще тысячи этнических казахов.
Азаттык в числе первых среди независимых СМИ начал поднимать эту проблему, рассказывая истории бывших узников закрытых учреждений.
ООН осудила действия китайских властей в Синьцзяне, назвав их «грубым нарушением прав человека». Пекин отвергает эти обвинения и характеризует «лагеря» в Синьцзяне как «центры профессионального обучения».
ИСТОРИЯ ДУЙСЕНБЕКА
Жена и трое детей Дуйсенбека, оказавшегося в Синьцзяне в непростое время, — граждане Казахстана. Сам он не принимал гражданство Казахстана, жил с видом на жительство, занимался торговлей и свободно ездил между двумя странами.
— Когда я выехал [в Синьцзян], в Китае начали проводить совершенно другую политику. [В полиции] обещали, что «вернут документы», и пока тянули с этим делом, прошло два года. Там я жил у своих друзей и старых знакомых, — говорит он.
Я тосковал по оставшимся здесь троим детям и супруге. Я боялся лишь того, что умру, не увидев свою семью.
Дуйсенбек, уроженец уезда Дурбульджин Тарбагатайского округа, работал в местном отделе водного хозяйства.
В 2006 году он переехал в Урджарский район Восточно-Казахстанской области.
— Я тосковал по оставшимся здесь троим детям и супруге. Боялся лишь того, что умру, не увидев свою семью. Куда я только не обращался! Разрешение на выезд в Казахстан получил только 19 мая. В тот же день я выехал на автобусе. Мне очень помогло министерство иностранных дел Казахстана, — говорит Дуйсенбек.
По его словам, границу через пост в Бахты вместе с ними пересекли 15 человек. У пятерых из них в Казахстане оставались семьи, а сами они по разным причинам были лишены документов в Китае. Остальные этнические казахи ехали в Казахстан погостить у родственников.
Дуйсенбек говорит, что в последнее время в его селе в Синьцзяне давление на этнических казахов несколько ослабло.
— Мое родное село [в уезде Дурбульджин] называется Карабулак. Из этого села в «лагеря политического перевоспитания» попали около десяти человек. Большинство из них вышли на свободу. Сейчас не так, как прежде: давление уменьшилось.
Сейчас многие хотят переехать в Казахстан. Я несколько раз ездил в Урумчи и видел, что ежедневно в визовый отдел Казахстана обращается около 300 человек, и все они получают визы в Казахстан, — говорит он.
Ранее в интервью Азаттыку бывшие узники лагерей в Синьцзяне рассказывали, что «в селах усилили наблюдение и для выезда в соседнее село необходимо отчитаться перед местной полицией». Дуйсенбек говорит, что «сейчас нет ни одной из этих проблем», однако люди «всё еще опасаются говорить лишнее».
«СИТУАЦИЯ ИЗМЕНИЛАСЬ»
Омарали Адильбек, руководитель общественной организации «Жебеу», которая поднимает проблемы притеснений казахов в Китае, подтверждает сказанное Дуйсенбеком.
— До 2019 года положение нацменьшинств (этнических меньшинств. — Ред.) в Китае, действительно, было тяжелым. Однако в последнее время ситуация изменилась. 80 процентов казахов, находившихся в «лагерях политического перевоспитания», вышли на свободу, — говорит он.
Омарали Адильбек, руководитель общественной организации «Жебеу».
По словам Омарали Адильбека, с 2019 года в Алматы и столице работает специальная рабочая группа из Китая, которая пытается решить вопрос.
— Переговоры между правительствами Казахстана и Китая дали результат. Сейчас многие разделенные семьи воссоединились. Рабочая группа, приехавшая из Китая, принимает заявления на протяжении пяти месяцев, — говорит он.
В консульстве Китая в Алматы на наш вопрос о рабочей группе, принимающей заявления, ответили, что нам необходимо обратиться с письменным официальным запросом. Стоить отметить, что на все наши предыдущие запросы в китайском консульстве ни разу не ответили.
«НЕ ВСТРЕТИЛ ЛЮДЕЙ НА УЛИЦЕ»
Многие к информации об ослаблении политического давления в Синьцзяне относятся с недоверием и осторожностью. Один из них — журналист Жарас Кемелжан. Недавно по приглашению консульства Казахстана в Китае он посетил «лагеря политического перевоспитания». Говорит, что «многие моменты вызывают сомнения».
Сотрудники служб безопасности Китая проверяют документы.
Кашгар, 24 марта 2017 года.По словам журналиста, ему показалось, что Урумчи, считающийся одним из крупных городов Синьцзяна, опустел.
— В городе Аксу такая же ситуация. На улице нет прохожих. Кругом полная тишина. В детстве по телевидению показывали сёла близ Аксу. Старики-уйгуры сидели на улицах и беседовали. Сейчас таких сёл нет. Я вышел на улицу, чтобы поговорить с кем-нибудь, но никого не нашел, — рассказывает Жарас.
Жарас Кемелжан переехал с родителями из Китая в Казахстан 17 лет назад. Он немного говорит по-уйгурски. По приглашению китайского консульства он посетил Синьцзян, где побывал в районах, где живут уйгуры.
— В Урумчи мы провели три дня, однако встретиться с казахами не удалось. Мы побывали в двух «лагерях политического перевоспитания». Один из них построили в степи, в 60 километрах от города Аксу. «Лагерь» представлял из себя четырехэтажное огороженное здание с учебным корпусом и общежитием, — рассказывает журналист об увиденном.
По словам Жараса Кемелжана, в местах заключения преподают только на китайском языке и уйгуры в этих учреждениях отказались говорить с ним, ссылаясь на «незнание уйгурского языка».
«Песни, танцы, смех». Китай организовал визит СМИ в «лагеря»:
Представители лагеря в городе Хотан сообщили, что находящиеся в учреждении люди осваивают разные специальности: няни, домашней прислуги, повара, парикмахера.
— В «лагере» в Аксу одна девушка сказала, что она начала учиться на парикмахера десять дней назад. В «лагере» эта девушка находилась два года, — говорит журналист.
Жарас Кемелжан на обратном пути в Казахстан прошел строгую проверку в китайском аэропорту.
— При проверке документов у меня спросили, выбыл ли я из регистрации [в Китае]. Я ответил, что переехал 17 лет назад. Тут подошел человек с планшетом в руке. В планшете было около 200 фотографий. Они начали сличать мое фото с фотографиями в планшете. То «лепили» усы, то бороду. Продержали более получаса. Со мной прилетела одна молодая супружеская чета. Они на протяжении нескольких лет не могли вернуться в Казахстан, — говорит он.
«ЦЕНТРЫ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБУЧЕНИЯ»
По данным министерства иностранных дел Казахстана, с начала 2019 года визы для выезда к проживающим в Казахстане родственникам получили 6 506 этнических казахов — граждан Китая.
В 2018 году в гражданство Казахстана было принято 14 324 этнических казаха из Китая, за четыре месяца 2019 года — около двух тысяч человек.
Еще одна просьба спасти родных в Синьцзяне (22 ноября 2018 года):
В письменном ответе министерства говорится, что с января по апрель 2019 года в МИД поступило 343 обращения граждан Казахстана по вопросам, связанным с выездом родственников — граждан Китая в Казахстан. По данным департамента консульской службы МИД Казахстана, главным препятствием для выезда этнических казахов в Казахстан являются «имеющиеся факты нарушения миграционного законодательства Китая». «В случае отсутствия нарушений миграционного режима Китая препятствий со стороны китайских властей выезду этнических казахов не имеется», — отмечается в ответе ведомства.
По неофициальным данным, в Китае проживает около двух миллионов этнических казахов. Первые сообщения о притеснениях этнических меньшинств в Китае и о создании так называемых «лагерей политического перевоспитания» появились в 2017 году.
Были случаи, когда этнические казахи, отправившиеся в Китай по разным причинам, не могли вернуться в Казахстан и воссоединиться со своими семьями. В письменном ответе министерства иностранных дел «лагеря» называют «центрами профессионального обучения». «Точное количество этнических казахов, находившихся в Центрах профессионального обучения неизвестно, поскольку содержащиеся в этих центрах лица являются гражданами КНР… Казахстан не вправе вмешиваться в проблемы этнических казахов, являющихся китайскими гражданами», — говорится в ответе МИД.
Миграции в СССР в 1926-1939 годах
NOTE DE RECHERCHE
С. МАКСУДОВ
МИГРАЦИИ В СССР В 1926-1939 ГОДАХ
ПОСЛЕ РАЗВАЛА СССР проблема межреспубликанских миграций в предшествующий период приобрела совершенно новый смысл — выбор города или села проживания оказался в современной ретроспективе выбором гражданства в будущем независимом государстве. Естественно, что интерес к этим перемещениям у исследователей, восстанавливающих демографическое прошлое своих стран, неизмеримо возрос.
Однако было бы неверно ограничиваться в таких работах тщательным изучением сведений по отдельным регионам, лишь комплексное исследование территории всего СССР может помочь выяснить картину миграций.
Исходными данными в нашем исследовании являются сведения о национальном составе населения по переписям 1926, 1937, 1939 гг. Влияние точности учета этих данных на расчет размера миграции оценивается отдельно для каждого из рассматриваемых регионов. Следует отметить, что в период 20-х — 30-х годов в СССР проходили интенсивные национально- демографические процессы: консолидация одних народов и ассимиляция других. Кроме того, в переписях населения 1926 и 1937, 1939 гг. вопрос о национальной принадлежности ставился по разному, что заметно сказывалось на оценке численности некоторых народов (например, грузин и украинцев). Наконец, государственная политика коренизации в начале периода и русификации в конце его оказывала заметное влияние на изменение «национального самосознания» больших групп граждан.
Все это заметно затрудняет использование данных о численности народов, но не делает невозможным. Суть проблемы в том, что тесные национальные взаимодействия, ведущие к изменению национальной принадлежности происходили внутри нескольких больших групп наций, но границы между этими группами редко нарушались. Так например, казахи, узбеки и азербайджанцы в 30-е годы интенсивно ассимилировали небольшие мусульманские народы, проживающие рядом с ними. В то же время русификации
Cahiers du Monde гили. 40/4. Octobre-décembre 1999. pp. 763-796.
Научные труды Н.Н. Аблажей
Монографии, документальные публикации, научно-справочные издания, учебные пособия, сборники статей
1) Сибирское областничество в эмиграции. Новосибирск: Изд-во ИАЭ, 2003. 304 с. (19 п.л.)
2) Советская реэмиграционная политика в 1940–1950-гг. (на материалах Урало-Сибирского региона) // Экономические и социокультурные взаимодействия в Урало-Сибирском регионе / Н.Н. Аблажей, С.С. Букин, Е.
Г. Водичев, В.А. Ламин, А.И. Тимошенко. Новосибирск: СибАГС, 2004. 228 с. (авт. вклад С. 167–221 (3,1 п.л.))
3) С Востока на восток: Российская эмиграция в Китае. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2007. 300 с. (18,8 п.л.) [Оглавление и текст]
4) Восточный вектор переселенческой политики в СССР. Конец 1920-х – конец 1930-х гг. Докумен-тальное научное издание / Ред. С.А. Красильников. Новосибирск: Сибирское науч. изд-во, 2007. 358 с. (20,3/3,1 п.л.)
5) Репатриация из Китая в 1954–1963 гг. как форма планового сельскохозяйственного переселения // Массовые аграрные переселения на восток России (конец XIX – середина ХХ в.) / Н.Н. Аблажей, С.А. Красильников, Д.Д. Миненков, Г.А. Ноздрин. Новосибирск: изд-во НГУ, 2010. 206 с. (авт. вклад С. 168–190 (1,5 п.л.))
6) Миграционная безопасность восточных регионов России. Новосибирск: Изд-во НГУ, 2011. 124 с.
7) Новосибирский Национальный исследовательский государственный университет. Гуманитарный факультет. Профессора. Доктора наук – выпускники факультета.
Персональный состав (1962–2012) / Отв. ред. Панин Л.Г./ Сост. Н.Н. Аблажей, С.А. Красильников, С.Н. Ушакова. Новосибирск, 2012. – 344 с. (27,7 п.л./ 10,0 п.л.)
8) Миграционные последствия Второй мировой войны: этнические депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 1 / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2012. – 255 с. (20,6 п.л.)
9) Миграционные последствия Второй мировой войны: депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 2 / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2013. – 236 с. (18,0 п.л.)
10) Казахский миграционный маятник «Казахстан – Синцзян». Эмиграция. Репатриация. Интеграция. Караганды: «Болашак Баспа», 2014. – 273 с. (2 изд. Новосибирск, 2015. – 236 с.) (14,9 п.л.)
11) Миграционные последствия Второй мировой войны: депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 3 / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2014. – 228 с.
(18,4 п.л.)
12) Большой террор в Алтайском крае. 1937–1938 гг.: Реализация приказа НКВД № 00447. / Н.Н. Аблажей, И.А. Гридунова, Г.Д. Жданова, А.А. Колесников, Н.В. Куденко, В.Н. Разгон, А.И. Савин, А.Г Тепляков, М., Юнге, Е.Р. Юсупова.– Барнаул: Азбука, 2014. – 255 с. (15,1 п.л./1.5 а.л.)
13) Профессора НГУ. Физический факультет. Персональный состав. 1961–2014/ сост. Н.Н. Аблажей, С.А. Красильников; отв. ред. В.А. Александров /Новосиб. гос. ун-т. Новосибирск: РИЦ НГУ, 2014. – 540 с. (33,75 п.л.)
14) Казахский миграционный маятник «Казахстан – Синьцзян». Эмиграция. Репатриация. Интеграция. 2 изд., испр. Новосибирск, 2015. 236 с. (14,9 а.л.)
Статьи и материалы конференций
1992
1) Становление советской этакратии // Материалы XXIX международной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Новосибирск: НГУ, 1992. С. 55–61 (0,3 п.л.)
2) Формирование русской эмиграции в Китае (1920–1930-е гг.) // Материалы XXXI международной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс».
Новосибирск: НГУ, 1992. С. 138–140 (0,1 п.л.)
1994
3) Сибирские областники в эмиграции в 1920–1930-е гг. // Социально-политические проблемы исто-рии Сибири XVII–XX вв. Бахрушинские чтения 1994 г. Межвуз. сб. науч. трудов. Новосибирск: НГУ, 1994. С. 81–89 (0,5 п.л.)
4) Судьбы России и Сибири в сибирской эмигрантской публицистике 1920–1930-х гг. // Русский во-прос: история и современность: Матер. Всерос. науч. конф. Омск, 1994. С. 173–176 (0,2 п.л.)
1996
5) Где же искать русское золото? (по следам статьи В. Сироткина) // ЭКО. 1996. № 11. С. 203–213 (0,5 п.л.) – в соавт.
6) Самоорганизация казачества в период дальневосточной эмиграции (1920–1940-е гг.) // Социально-демографические проблемы истории Сибири XVII–XX вв. Бахрушинские чтения 1995 г. Межвуз. сб. на-уч. трудов. Новосибирск: НГУ, 1996. С. 71–76 (0,4 п.л.)
1997
7) Эмиграция из восточных районов России в 1920–1930-е гг.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Ново-сибирск: НГУ, 1997.
24 с. (1,0 п.л.) – рукописный.
1998
8) Казачья эмиграция в Маньчжурии (20–40-е гг. XX столетия) // 100-летие г. Харбина и КВЖД: Ма-тер. конференции (Новосибирск, 29 мая 1998 г.). Новосибирск: ИИ СО РАН, 1998. С. 3–6 (0,4 п.л.)
9) «Сибирский вопрос» в эмиграции // Региональные процессы в Сибири в контексте российской и мировой истории: Матер. Всерос. науч. конф. Новосибирск: ИИ СО РАН, 1998. С. 152–154 (0,1 п.л.)
10) С Россией или без: сибирское областничество в эмиграции // Сибирь в геополитическом про-странстве XXI века. Новосибирск: Изд-во ИАиЭ СО РАН, 1998. С. 213–230 (1,0 п.л.)
1999
11) Развитие промышленности и рынка труда монофункционального города Сибири (на примере г. Искитима Новосибирской области) // Интеллектуальный и индустриальный потенциал регионов России: Матер. регион. межвуз. конф., посв. памяти Г.Г. Халиулина. Кемерово: Кемеровский гос. ун-т, 1999. С. 164–168 (0,4 п.л.)
2000
12) Деятельность сибиряков-эмигрантов по сохранению регионального историко-культурного насле-дия // Культура и интеллигенция сибирской провинции в ХХ веке: теория, история, практика: Матер.
регион. науч. конф. Новосибирск, 2000. С. 46–52 (0,4 п.л.)
13) Проблемы изучения эмиграционных и реэмиграционных процессов в восточных районах России в ХХ в. // Исторические науки на пороге третьего тысячелетия: Матер. науч. конф. Тюмень, 2000. С. 149–151 (0,3 п.л.)
14) Миграционные процессы на границах России и Центральной Азии в первой четверти ХХ в. // Проблемы истории и культуры кочевых цивилизаций Центральной Азии: Матер. междунар. конф. (Улан-Удэ, 29–30 июня 2000 г.). Улан-Удэ, 2000. Т. 2. С. 113–116 (0,3 п.л.)
15) Культура и интеллигенция сибирской провинции в ХХ веке: теория, история, практика // Наука в Сибири. 2000. № 11 (2247). Март. C. 4 (0,14 п.л.)
16) Культура и интеллигенция сибирской провинции в ХХ веке // Культурологические исследования в Сибири. Омск: Изд-во ОмГПУ, 2000. Вып 2. С. 160–162 (0,14 п.л.)
17) Историческое знание старшеклассников (заметки о реалиях отечественного исторического обра-зования) // Гуманитарное образование в Сибири: Проблемы и опыт работы преподавателей.
Новоси-бирск, 2000. С. 132–137 (0,4 п.л.) – в соавт.
18) Эмиграционные и реэмиграционные процессы из восточных регионов России в первой половине ХХ в. // Материалы конференции молодых ученых, посвященные 100-летию М.А. Лаврентьева (Новоси-бирск, 4–6 дек. 2000 г.). Новосибирск: Изд-во СО РАН, филиал «Гео», 2000. Ч. 2. С. 118–121 (0,3 п.л.)
2001
19) Михаил Иосифович Федорович // История белой Сибири: Тез. 4-й науч. конф. (Кемерово, 6–7 февр. 2001 г.). Кемерово, 2001. С. 140–143 (0,2 п.л.) – в соавт.
20) Хозяйственная деятельность русских эмигрантов в Северной Маньчжурии // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2001. Т. 2. С. 130–136 (0,6 п.л.).
21) Российская послереволюционная эмиграция в Азии: численность и территории расселения // Рос-сияне в Азиатско-Тихоокеанской регионе. Сотрудничество на рубеже веков: Матер. междунар. науч. кон-ф. (Владивосток, 1999). Владивосток, 2001. С. 25–27 (0,3 п.л.)
22) Хозяйственно-экономическая деятельность эмигрантов в Северной Маньчжурии Россия и Вос-ток: взгляд из Сибири в конце столетия: Матер.
межд. науч.-практ. конф. Иркутск: Оттиск, 2001. Т. 1. (0,4 п.л.)
23) Факторы формирования рынка труда монофункционального города Сибири // Социальные про-блемы сибирских городов в ретроспективе ХХ в.: Сб. науч. трудов. Новосибирск, 2001 С. 173–183 (1,0 п.л.)
24) Эмиграционные и реэмиграционные процессы из восточных регионов России в первой четверти ХХ в. // Этносоциальные процессы в Сибири. Новосибирск, 2001. Вып. 4. С. 60–65 (0,6 п.л.)
25) В Россию свет идет с Востока: Сибирское областничество в эмиграции // Родина. 2001. № 9. С. 71–73 (0,5 п.л.)
2002
26) Миграционный обмен России (СССР) и Китая: основные этапы и тенденции развития в ХХ в. // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2002. Вып. 3. С. 300–308 (0,6 п.л.)
27) Реэмиграция из Китая в СССР в конце 1940-х– 1950-е гг. // Гуманитарные науки в Сибири. Сер.: Отеч. история. Новосибирск, 2002. № 2. С. 24–27 (0,5 п.л.)
28) Особенности исторического сознания современной учащейся молодежи // Историк на пути к от-крытому обществу.
Матер. Всерос. науч. конф. Омск: Омский гос. ун-т, 2002. С. 94–96 (0,2 п.л.) – в со-авт.
29) Характеристика основных этапов миграционного обмена между Россией (СССР) и Китаем в ХХ в. // С Востока на Восток. Миграция и опыт взаимодействия регионов по усилению этнополитической стабильности в Евразии: Сб. статей. Новосибирск, 2002. С. 250–258 (0,6 п.л.)
30) Оценка численности русскоязычного и японского населения на Северо-Востоке Китая в первой половине ХХ в. современной китайской историографией // История и культура Востока Азии: Матер. междунар. науч. конф. Новосибирск: НГУ, 2002. Т. 2. С. 200–202 (0,3 п.л.) – в соавт.
31) Репатрианты из Китая в СССР в 1950-е гг.: численность и структура // Материалы конференции молодых ученых, посвященной М.А. Лаврентьеву (Новосибирск, 4–6 дек. 2001.) Новосибирск: Изд-во СО РАН, филиал «Гео», 2002. Ч. 2: Науки о жизни, науки о Земле, экономические науки, гуманитарные науки. С. 89–90 (0,3 п.л.)
2003
32) Основы концепции региональной автономии в идеологии сибирского областничества // Россия в поисках национальной стратегии развития: Матер.
Всерос. науч. конф. Екатеринбург: ИИиА УрО РАН, 2003. С. 205–209 (0,4 п.л.)
33) Репатрианты из Китая в СССР: проблемы интеграции в советское общество (1934–1960 гг.) // Со-циально-демографическое развитие Сибири в ХХ столетии: Сб. статей. Новосибирск, 2003. Вып. 1. С. 198–239 (1,5 п.л.) – в соавт.
34) Расселение репатриантов из Китая, Японии и Болгарии на территории Сибири во второй полови-не 1950-х гг. // Этнокультурные взаимодействия в Сибири (XVII–ХХ вв.): Матер. регион. науч. конф. Новосибирск, 2003. С. 268–272 (0,3 п.л.)
35) Репрессивная политика в отношении репатриантов из Китая (1935–1937 гг.) // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Благовещенск: АмГУ, 2003. Вып. 5. С. 280–285 (0,4 п.л.)
36) Репатриация советских граждан из Китая в СССР в 1947–1948 гг. // Гуманитарные науки в Сиби-ри. Сер.: Отеч. история. Новосибирск, 2003. № 2. С. 90–92 (0,5 п.л.).
37) Реэмиграция из Китая на территорию России и Казахстана во второй половине ХХ века // Этно-социальные процессы в Сибири: Сб.
статей. Новосибирск: НГУ, 2003. Вып. 5. С. 82–87 (0,8 п.л.)
38) Советская колония в Китае в 1920–1940-е годы: политические коллизии и судьбы репатриантов // Толерантность и взаимодействие в переходных обществах: Сб. статей. Новосибирск: Ин-т истории СО РАН, 2003. С. 92–102 (1,6 п.л.)
39) Атаман Г.М. Семенов в Белом движении // Толерантность и взаимодействие в переходных обще-ствах. Сб. статей. Новосибирск: Ин-т истории, 2003. С. 57–72 (2,2 п.л.) – в соавт.
40) Визит атамана Г.М. Семенова в США и его отражение в американской и эмигрантской прессе // Материалы III конференции молодых ученых, посвященной М.А. Лаврентьеву (Новосибирск, 1–3 дек. 2003.) Новосибирск: РИЦ «Прайс-курьер», 2003. Ч. 2: Науки о жизни, науки о Земле, экономические науки, гуманитарные науки. С. 240–242 (0,3 п.л.)
41) Масштабы и последствия возвратной миграции из Китая в СССР // Сибирское общество в кон-тексте модернизации XVIII–XX вв.: Сб. материалов конференции (22–23 сент. 2003). Новосибирск: НГУ, 2003.
С. 167–175 (0,5 п.л.)
2004
42) Возвращение на Родину // Наука в Сибири. 2004. № 9 (0,3 п.л.)
43) Изучение потенциала производительных сил Тувы: основные этапы и направления // Националь-но-культурная политика в сибирском регионе в ХХ в. Новосибирск, 2004. С. 229–246 (0,6 п.л.) – в соавт.
44) Миграционные процессы в Горном Алтае в 1920–1930-е гг. // Социальные процессы в современ-ной Западной Сибири: Сб. науч. статей. Горно-Алтайск, 2004. С. 23–27 (0,5 п.л.)
45) Обострение национальных отношений в Синьцзяне в связи с советизацией и репатриацией в СССР (1946–1963 гг.) // Проблемы этнического сепаратизма и регионализма в Центральной Азии и Си-бири: история и современность: Матер. науч. конф. Барнаул, 2004. С. 77–89 (0,7 п.л.)
46) Перебежчики в Горном Алтае: масштабы миграций и механизм политических репрессий в 1920–1930-е годы // Социально-демографическое развитие Сибири в ХХ столетии: Сб. статей. Новосибирск, 2004. Вып. 2. С. 83–102 (1,2 п.л.)
47) Репатрианты из Китая в истории г.
Новосибирска (1930–1950-е годы) // Местное самоуправление и стратегия устойчивого развития крупного города. Новосибирск, 2004. С. 542–548 (0,4 п.л.)
48) Реэмигранты из Китая в истории Кузбасса (1947–1960 гг.) // Их имена в истории Кузбасса: Сб. материалов межрегион. науч.-практ. конф. (Прокопьевск, 21 мая 2004). Прокопьевск, 2004. С. 60–67 (0,5 п.л.)
49) Реэмигранты из Китая на Алтае (19541960 гг.) // Алтайская деревня: история, современное со-стояние, перспективы развития. Горно-Алтайск, 2004. С. 43–46 (0,3 а.л.)
50) РОВС и енисейское казачество // Гуманитарные науки в Сибири. Сер.: Отеч. история. 2004. № 2. С. 84–87 (0,5 п.л.)
51) Русскоязычное население Тувы во второй половине XIX – первой половине XX: миграция и чис-ленность // Социально-демографическое развитие Сибири в ХХ столетии: Сб. статей. Новосибирск, 2004. Вып. 2. С. 96–112 (0.6 п.л.)
52) Советизация белой эмиграции в Китае после Второй мировой войны // Государство и личность в истории России: Сб.
статей. Новосибирск: Ин-т истории СО РАН, 2004. С. 129–137 (0,5 п.л.).
2005
53) Обострение национальных отношений в Синьцзяне в связи с советизацией и репатриацией в СССР (1946–1963 гг.) // Материалы научной конференции «Проблемы этнического сепаратизма и регио-нализма в Центральной Азии и Сибири: история и современность». Барнаул, 2004. С. 77–89 (0,7 п.л.)
54) Эмиграция бурят в Монголию и реэмиграция в 1920-е годы // Вестник НГУ. 2005. Т. 3, вып. 2. С. 71–76 (0,5 п.л.)
55) Эмиграция титульных этнических групп восточных регионов России в первой трети ХХ в. // Хо-зяйственное освоение Сибири в контексте отечественной и мировой истории: Сб. науч. трудов. Новоси-бирск, 2005. С. 71–78 (0,4 п.л.)
2006
56) Высылка из погранполосы Читинской области в ходе массовых операций 1937–1938 гг. // Вест-ник НГУ. Сер.: История, филология. 2006. Т. 5, вып. 1 (доп.). С. 78–82 (0,5 п.л.)
57) Институт гражданства как фактор интеграции этнических переселенцев из России (СССР) в Ки-тае // Россия и Китай на дальневосточных рубежах: Этнические миграции на Дальнем Востоке.
Благове-щенск, 2006. Вып. 7. С. 259–273 (0,5 п.л.)
58) Китайская эмиграция в контексте миграционных процессов в Европе // Восточные регионы Рос-сии: стратегии и практики освоения. Новосибирск, 2006. С. 115–130 (1,0/0,5 п.л.) – в соавт.
59) Конфликт 1929 г. на КВЖД и его последствия // Вестник НГУ. Сер.: История, филология. 2006. Т. 5, вып. 1. С. 57–61 (0,5 п.л.)
60) Русские эмигранты из Китая: репатриация, карательная политика и трудоиспользование во вто-рой половине 1940-х годов // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 2006. № 4 (45). С. 24–35 (0,8 п.л.)
61) Русские эмигранты на китайском рынке труда: партнеры или конкуренты // Сборник сочинений IV международного форума по региональному сотрудничеству и развитию между Китаем и Россией. Харбин, 2006. С. 158–164 (на рус. и кит. яз.) (0,4 п.л.)
2007
62) Regional Autonomy in the Ideology of Siberian Regionalism // Siberia in focus. Proceeding of the Con-ference Eurasia: Regional Perspectives.
Kolkata, 2007. P 18–26 (0,5 п.л.)
63) Амнистия рядовых белогвардейцев и их репатриация из Китая в 1920-е гг. // Гуманитарные науки в Сибири. Сер.: Отеч. история. 2007. № 2. С. 49–52 (0,6/0,4 п.л) – в соавт.
64) Региональная автономия в идеологии сибирского областничества // Евразия: региональные пер-спективы: Сб. матер. Новосибирск: Сибирское науч. изд-во, 2007. С. 91–97 (0,5 п.л.)
65) Реэмиграция из Китая в Казахскую ССР в 1955–1962 гг. // Региональная история в контексте ми-рового исторического процесса. II Касымбаевские чтения. Матер.междунар. науч.-практ. конф. Семей (Семипалатинск), 2006. С. 41–44 (0,4 п.л.)
2008
66) «Ровсовская операция» НКВД в Западной Сибири в 1937–1938 гг. // Вестн. Томского гос. ун-та. 2008. С. 54–58 (0,7 п.л.)
67) Международный проект «Cталинизм в советской провинции 1937–1938. Массовая операция на основе приказа № 00447» // Гуманитарные науки в Сибири. Сер.: история. 2008. № 2. С. 131–138 (1,0/0,25 п.л.) – в соавт.
68) Проблемы изучения межгосударственной миграции и истории казахской диаспоры в Китае в пер-вой половине ХХ в. // Современное состояние и перспективы развития исторической науки Казахстана и России: Матер. междунар. науч.-практ. конф. Алматы, 2008. С. 96–102 (0,5 п.л.)
69) Репатрианты из КНР в районах освоения целинных и залежных земель (1954–1962 гг.) // Гумани-тарные науки в Сибири. Сер.: Отеч. история. Новосибирск, 2008. № 2. С. 104–106 (0,5 п.л.)
70) Сибирь: сценарии колонизации и демографический ландшафт // Россия в Азии: перспективы партнерства и взаимодействия: Сб. матер. Новосибирск: ИД «Сова», 2008. С. 26–40 (1,0/0,5 п.л.) – в со-авт.
71) Харбинская операция НКВД в 1937–1938 гг. // Гуманитарные науки в Сибири. Сер.: Отеч. исто-рия. 2008. № 2. С. 80–85 (0,4 п.л.)
72) Эмиграционные последствия коллективизации и голода начала 1930-х гг. на востоке СССР (эмиг-рация казахов) // Адаптационные механизмы и практики в традиционных и трансформирующихся обще-ствах: опыт освоения Азиатской России»: Матер. Всерос. науч.-практ. конф. (Новосибирск, 17–18 нояб. 2008 г.). Новосибирск, 2008. С. 100–102 (0,4 п.л.)
73) Эмиграция из России (СССР) в Китай и реэмиграция в первой половине ХХ в.: Автореф. дис. … д-ра ист. наук. Новосибирск: НГУ, 1997. 45 с. (2,5 п.л.) – рукоп.
2009
74) Бывшие военнослужащие царской и белых армий как целевая группа террора: «кулацкая» и «ровсовская» операции по приказу № 00447 // Сталинизм в советской провинции: 1937–1938 гг. Массо-вые операции на основе приказа № 00447. М.: РОССПЭН, 2009. С. 243–362 (1,2 п.л.)
75) Демографический ландшафт Сибири в ХХ в.: векторы трансформации // Этнодемографические процессы в Казахстане и сопредельных территориях: Сб. науч. трудов X Междунар. науч.-практ. конф. (15–16 мая 2009 г.). Усть-Каменогорск: «Либриус», 2009. С. 3–10 (0,5/0,25 п.л.) – в соавт.
76) Эмиграционное движение бухарцев Тарского округа в Турцию в середине 1920-х гг. // Верхнее Прииртышье в XVII–XXI вв.: национально-государственное, этнокультурное и экологическое взаимо-действие.
Новосибирск: Параллель, 2009. С. 169–173 (0,5 а.л.)
2010
77) Казахская диаспора Синьцзяна: история и перспективы этнической миграции в Казахстан // Гуманитарные науки в Сибири. 2010. № 3. С. 48–52 (0,5 п.л.).
78) Региональная идентичность как социальный капитал: конструирование и накопление (на примере Эвенкии) // Вестник НГУ. Сер.: Философия. 2010. Т. 8, вып. 1. С. 77–83 (0,6/0,3 п.л.) – в соавт.
79) Die ROVS-operation in der West Sibirischen Region // Stalinismus in der sowjetischen Provinz 1937–1938. Die Massenaktion aufgrund des operativen Befehls № 00447 / Hg. von R. Binner, B. Bonwetsch, M. Junge; Akademie Verlag. Berlin, 2010. С. 287–308 (на нем. яз., 1,2 п.л.).
80) Siberia: Colonisation Scenarios and Demographic Landscapes // Russia in Asia. Towards Freedom. 2009. P. 229–243 (1,0/0,5 а.л.) – в соавт.
81) Евразийство и областничество как культурологические концепты: общее и особенное // Концептуальные проблемы истории Центральной Азии и Европы в свете интеграции и модернизации: мат-лы междунар.
науч.- практ. конф. (12 марта 2010 г., Алматы). Алматы: Қазақ унверситеті, 2010. С. 145–147 (0,3 п.л.)
82) Паспортизация казахов-реэмигрантов в Казахской ССР в 1960-е годы // Роль архивных документов в исследовании региональной истории страны: Сб. матер. конф. (Усть-Камей, 15 окт. 2010 г.). Усть-Камей, 2010. С. 29–39 (0,5 п.л.)
83) Показательные судебные политические процессы районного масштаба периода «Большого террора» в Сибири и на Урале // Судебные политические процессы в СССР и коммунистических странах Европы. Сравнительный анализ механизмов и практик проведения: сборник материалов российско-французского семинара (Москва, 11–12 сент. 2009 г.). Новосибирск: Наука, 2010. С. 120–130 (1,2 п.л.)
84) Российско-китайская граница: дихотомия политики и хозяйственных практик в 1990-е – 2000-е гг. // Этнодемографические процессы в Казахстане и сопредельных территориях: Сб. науч. трудов ХI Междунар. науч. — практ. конф. 28–29 мая 2010 г., г. Усть-Каменогорск. Усть-Каменогорск: Либриус», 2010.
С. 13–20 (1,0 п.л)
85) Сибирь: сценарии колонизации и демографический ландшафт // Азиатская Россия: история и со-временный дискурс: Сб. науч. статей. Новосибирск, 2010. С. 21–34 (1,0/0,5 а.л.) – в соавт.
86) Эвенкийская ГЭС 20 лет спустя: опыт социальной оценки мага-проекта // Становление индустри-ально-урбанистического общества в урало-сибирском регионе: подходы, исследования, результаты: Матер. межрегион. науч. конф. (Новосибирск, 30 июня – 2 июля). Новосибирск: Параллель, 2010. С. 99–108 (0,7/0,35 п.л.). – в соавт.
2011
87) Репатриация и депортация армян во второй половине 1940-х гг. // Вестник НГУ. 2011. Т. 10. Вып.1: история. С. 116–121 (0,5 п.л.)
88) Репатриация этнических спецпоселенцев из СССР в «страны народной демократии» в 1955 г. // Вестник НГУ. 2011. Серия «История. Филология». Вып. «История». С. 81–86. (0,5 п.л.)
89) Рец на кн.: Наземцева Е.Н. Русская эмиграция в Синьцзяне (1920 – 1930-е гг.). Барнаул: ОАО ИПП «Алтай», 2010. 270 с.
// Вестник НГУ. Серия «История. Филология». Вып. «История». 2011. С. 171–182 (0,3 п.л.)
90) Репатриация армян в Алтайский край в 1949 г. // Гуманитарные науки. 2011. № 1. С. 47–53. (0,5 п.л.)
91) Миграционные последствия голода начала 1930-х гг. для Казахстана // История сталинизма: крестьянство и власть. Матер. межд. науч. конф. Екатеринбург, 29 сент. – 2 окт. 2010 г. М.: РОССПЭН, 2011. С. 198–205 (0,5 п.л.)
92) Миграционный потенциал казахской диаспоры Синьцзяна: история и современность // Национальная идея фактор объединения соотечественников во благо независимого Казахстана: Материалы межд. науч.-теор. конф. (г. Алматы, 14 сент. 2011 г.) / Ответ. ред. Мамашев Т.А. Алматы: Атажурт, 2011. С. 26–33 (0,5 п.л.)
93) Пропагандистский и мобилизационный эффект конфликта на КВЖД // Социальная мобилизация в сталинском обществе: институты, механизмы, практики. Сб. науч. тр. Вып. 1. Новосибирск, 2011. С. 58–78 (1,5 п.л.)
94) Реализация Программы добровольного переселения соотечественников в Новосибирской области // Сибирь.
Деревня. Город: Сборник научных статей. Новосибирск, 2011. С. 133–147 (1,0 п.л.)
95) Российско-китайское межрегиональное и приграничное сотрудничество в 1990 – 2000-е гг. // Приграничье Азиатской России: подходы к анализу современных проблем: Сборник научных статей. Новосибирск, 2011. С. 33–52 (1,1 п.л.)
96) Шахтинский процесс в освещении русской эмигрантской прессы // Судебные политические процессы в СССР и коммунистических странах Европы: сборник материалов франко-российского семинара (Париж, 29-30 ноября 2010 г.). Новосибирск: «Наука», 2011. С. 46–67 (1,2 п.л.).
2012
97) Образ трудового мигранта в прессе и массовом сознании россиян // Вестник НГУ. Серия «История. Филология». Вып. «Журналистика». 2012. С. 17–23 (0,5 п.л.).
98) Региональные компоненты в журналистском образовании (материалы круглого стола) // Вестник НГУ. Серия «История. Филология». Вып. «Журналистика». 2012. С. 151–162 (1,0/0,5 п.л.). – в соавт.
99) Специфика фильтрационно-учетного делопроизводства на иностранцев-репатриантов и лиц без гражданства в Кузбассе: 1945–1956 годы // Вестник НГУ.
2012. Т. 11. Серия «История. Филология». Вып. 8: «История». С. 114–119 (0,8 п.л./0,4 п.л.). – в соавт.
100) Siberia and Far East Facing Economic Migrants: The Outcomes of the First Decade of the XXI Century // Post-soviet states: two decades of transition and transformation. New Delhi: KW Publishers Pvt Ltd. 2011. P. 207–211 (0,5 п. л.)
101) 10 мая 1950 года: один день из жизни спецпоселенцев-«оуновцев» в Иркутской области // Миграционные последствия Второй мировой войны: этнические депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 1. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2012. С. 39–46 (1,0/0,7 п.л.) – в соавт.
102) Выселение немцев из Литвы в Восточную Германию в 1951 году // Миграционные последствия Второй мировой войны: этнические депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 1. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2012. С. 70–75 (0,5 п.л.)
103) Миграционный потенциал казахской диаспоры Синьцзяна: история и современность // Национальная идея фактор объединения соотечественников во благо независимого Казахстана: Материалы межд.
науч.-теор. конф. (г. Алматы, 14 сент. 2011 г.) / Ответ. ред. Мамашев Т.А. Алматы: Атажурт, 2011. С. 26–33 (0,5 п.л.)
104) Репатриация поляков и евреев со спецпоселения в Польскую Народную Республику в 1955 г. // Миграционные последствия Второй мировой войны: этнические депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 1. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2012. С.102–113 (1,0 п.л.)
105) Российско-китайское и российско-казахстанское приграничное сотрудничество: сопоставление подходов и практик // Природоохранное сотрудничество в трансграничных экологических регионах: Россия – Китай – Монголия. Чита: «Поиск», 2012. С. 3–10 (1,0 п.л./ 0,9 п.л.) – в соавт.
106) Советизация казахского населения приграничных районов Синьцзяна во второй половине 1940-х – начале 1960-х гг. // Қазақстан және шетелдегі қазақтар: Дүниежүзі қазақтары қауымдастығының құрылғанына 20 жыл толуына орай өткізілген халықаралық ғыл.-практ. конф. «Этникалық қазақтардың репатриациясы Қазақстан мемлекеті көші-қон саясатының құрамдас бөлігі ретінде: жетістіктері, мәселелері және оларды шешу жолдары» материалдары (Алматы қ.
, 12 қазан 2012 ж.) / Казахстан и зарубежные казахи: Матер. межд. науч.-практ. конф. «Репатриация этнических казахов в Казахстан как составная часть государственной миграционной политики: достижения, проблемы и пути решения», посвященной 20-летию Всемирной Ассоциации казахов (г. Алматы, 12 октября 2012 г.) / Құраст.: К.Н. Балтабаева, К.М. Қонырбаева. Алматы, 2012. С. 17–20 (0,4 п.л.)
2013
107) «Как у вас организован режим и контроль?» // Гуманитарные науки в Сибири. 2013. № 1. С. 58–63 (0,5 п.л./0,4 п.л.) – в соавт.
108) Российско-китайское и российско-казахстанское приграничное сотрудничество: сопоставление подходов и практик Природоохранное сотрудничество в трансграничных экологических регионах: Россия – Китай – Монголия. Чита: «Поиск», 2012. С. 3–10 (1,0 п.л./0,9 п.л.)
109) Советская и эмигрантская периодическая печать о высылке интеллигенции из Советской России в 1922 г. // Вестник НГУ. Серия «История. Филология». Т. 11. Вып. 11. 2012. С. 20–26 (0,6 п.л.
)
110) 1947 год: неизвестная история советской границы // Миграционные последствия Второй мировой войны: депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 2 / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2013. С. 85–98. (1,1 п.л./0,9 п.л.) – в соавт.
111) «Власовцы» на спецпоселении в СССР // Миграционные последствия Второй мировой войны: депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 2 / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2013. С. 123–134. (1,0 п.л./ 0,6 п.л.) – в соавт.
112) Рец. на монографию В.И. Башкуева «Литовские спецпоселенцы в Бурят-Монголии (1948–1960 гг.)» (Улан-Удэ: Изд-полигр. комплекс ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 2009. – 298 с.) // Вестник Томского государственного университета. Сер.: «история». 2013. № 1 (21). С. 209–212 (0,5 п.л.)
113) Кыргыские мигранты в Хакасии // Неотрадиционализм как социальный феномен: материалы Всероссийской летней научной школы для молодых учёных, 8–13 июля 2013 г. Абакан, 2013. С. 17–25 (0,5 а.л./0,4 а.л.) – в соавт.
114) Международная трудовая миграция в восточные регионы России в начале XXI в. // Региональные аспекты цивилизационного развития российского общества в ХХ столетии: проблемы индустриализации и урбанизации. Матер. межрегиональной науч. конф. Новосибирск: Сибирское научное издательство, 2013. С. 224–239 (1,0 а.л.)
115) Особенности образовательной политики в Казахстане в отношении детей казахов-репатриантов из Китая во второй половине 1950-х – 1960-е гг. // Созидательный потенциал казахской диаспоры: История и современность: матер. респ. науч.-практ. конференции (Алматы, 31 октября 2013) / гл. ред. Т.А. Мамашев, составители К.Н. Балтабаева, К.М. Конырбаева. Алматы: Дүниежүзі қазақтарының қауымдастығы «Атажұрт» баспа орталығы, 2013. С. 20–26 (0,4 а.л.)
116) Режимная повседневность: особенности структуры управления и надзора в спецпоселениях // Миграционные последствия Второй мировой войны: депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 2 / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2013. С. 186–197. (1,1 п.л./0,9 п.л.) – в соавт.
117) Репатриация поляков со спецпоселения в СССР в 1955 году // Проблемы российско-польской истории и культурный диалог. Материалы межд. науч. конференции. Новосибирск, 2013. С. 393–401 (0,5 п.л.)
118) «Дела о выселении» как массовый источник по истории ссылки // Репрессированная сибирская провинция: материалы регионально научно-практического семинара. Новосибирск, 28–29 окт. 2013 г. Новосибирск, 2013. С. 47–52 (0,4 а.л.)
2014119) Масштабы экономической миграции и натурализации киргизских мигрантов в регионах Сибирского федерального округа // ЭКО. 2014. № 8. С. 43–51. (0,5 а.л./0,4 а.л.) – в соавт.
120) «50 лет после Хрущева». Материалы круглого стола // Идеи и идеалы. 2014. № 2(20). Т. 1. С. 148–163. (0,1 п.л.) – в соавт.
121) Дела на выселение «дашнаков» как источник по истории депортации армян на Алтай в 1949 году // Вестник архивов Армении. Ереван, 2014. № 122. С. 430–438.
122) Кампания внутренней передислокации спецпоселенцев в начале 1950-х гг.: нереализованная директива // Матер. межд. науч.-практ. конф. «Знать, чтобы не забыть: тоталитарная власть и народ в 20 – начале 50-х годов ХХ века» (30–31 мая 2014 г.). Усть-Каменогорск, 2014. С. 37–48. (0,5 п.л.)
123) Советская информационная политика в отношении казахского населения Синьцзяна в конце 1940-х – начале 1950-х гг. // Казахи в евразийском пространстве: история, культура и социокультурные процессы. Матер. межд. науч-практ. конф., посвященной 25-летию региональной общественной организации Сибирский центр казахской культуры «Молдир» (Омск, 13 – 15 мая 2014 г.). Омск, 2014. С. 186–189. (0,4 а.л.)
124) Феномен вторичных депортаций и внутрирегиональных отселений спецпереселенцев (на материалах восточных регионов СССР) // Модернизация Сибири в человеческом измерении: опыт ХХ столетия : Сборник научных трудов. Новосибирск: Изд-во «Санускрипт-СИАМ», 2014. С.113–131. (1,1 а.л.)
125) Механизмы сохранения экосистемы бассейна реки Иртыш: подходы России и Казахстана // Гео- и экосистемы трансграничных речных бассейнов на востоке России: проблемы и перспективы устойчивого развития. Матер. Всерос. науч. семинара. Новосибирск, 2014. (0,5 а.л./0,25 а.л.). С. 100–105. – в соавт.
126) Эмиграционные и реэмиграционные процессы в Алма-Атинской области в 1930 – начале 1960-х гг. // Орталық Азияның қазақ диаспорасы: тарих – мəдениет – ескерткіштер:
Халықарал. ғыл. конф. материалдары (Алматы қ., 5 желтоқсан 2014 ж.) / Казахская диаспора Центральной Азии: история – культура – памятники: матер. Междунар. науч. конф. (г. Алматы, 5 декабря 2014 г.)/ Отв. ред.-сост. С.Е. Ажигали; сост.: А.Т. Абдулина, К.Н. Балтабаева, Г.У. Орынбаева. Алматы: «Елтаным баспасы», 2014. (0,4 а.л.). С. 45–48.
127) Освобождение из ссылки: решения республиканской комиссии Армянской ССР по пересмотру дел «дашнаков», выселенных в Алтайский край // Миграционные последствия Второй мировой войны: депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 3. / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2014. С. 73–82.
128) Иностранцы, апатриды и репатрианты на спецпоселении в СССР // Миграционные последствия Второй мировой войны: депортации в СССР и странах Восточной Европы: сборник статей. Вып. 3. / Отв. ред. Аблажей Н.Н., Блюм А. Новосибирск: Изд-во «Наука», 2014. С. 213–225.
129) Дела на выселение «дашнаков» как источник по истории депортации армян на Алтай в 1949 году // Вестник архивов Армении. Ереван, 2014. № 122. С. 430–438. (0,75 а.л.)
2015
130) Рец.: на монографию Балтабаева К.Н., Мамашев Т.А., Ермекбай Ж.А., Баймагамбетова А.Ж. Казахская диаспора и репатриация (1991–2012 гг.) / под ред. С.Ф. Мажитова. Алматы: Изд-во «Елтыным», 2015. — 568 с., илл. // Отан тарихы (Отечественная история). Алматы. 2015. № 4. С. 177–178. (0,3 а.л.)
131) 阿布拉热伊 1962年春天大批非法移民从中国前往苏联：中俄关系史鲜为人知的一面 (Массовая нелегальная миграция в СССР из КНР весной 1962 г.: малоизвестная страница истории двусторонних отношений) // Международные отношения в Центральной и Восточной Азии: история и современность («Дипломатия на востоке»). Тезисы докл. VII межд. науч.-практ. конф. (28-30 июня 2015, Красноярск). Красноярск: СФУ, 2015. С. 1–3. (0,2 п.л.) (на рус. и кит. яз.)
132) Армяне-репатрианты как целевая группа террора в послевоенном СССР // Поздний сталинизм. Советское государство и общество в послевоенный период. 1945-1953 гг. Матер. межд. конф. по истории сталинизма (3–5 окт. 2015 г., г. Тверь). М.: РОССПЭН, 2015. С. 660–668. (0,5 п.л.)
133) Репатриационные процессы в России и Казахстане: итоги и динамика приоритетов // Этнодемографические процессы в Казахстане и сопредельных территориях. Сб. науч. трудов XV межд. науч.-практич. конф. Усть-Каменогорск: «Медиа-Альянск», 2015. С. 3–7 (0,5 а.л.)
Седентаризация казахов СССР при Сталине. Коллективизация и социальные изменения (1928-1945 гг.). Избранное из книги
Книга французского историка Изабель Огайон (Ohayon I.) La sédentarisation des Kazakhs dans l’URSS de Stalin. Collectivisation et chanement social (1928-1945), Paris, 2006, была издана в Казахстане в 2009 году в переводе сотрудника Отдела историографии и источниковедения ИИЭ КН МОН РК А.Т. Ракишевой (Седентаризация казахов СССР при Сталине. Коллективизация и социальные изменения (1928-1945 г.г.) / Изабель Огайон ; [пер. с фр. А. Т. Ракишева ; сост. Б. М. Сужиков], 2009. Алматы, Санат). Автор книги на протяжении многих лет занималась исследованием насильственной оседлости (седентаризации), коллективизации, а также голода в Казахстане.
Предлагаем избранные отрывки из перевода (публикуется с разрешения автора)
Аудио-версия
Коллективизация и конфискация хозяйства
27 декабря 1929 года вступила в действие стратегическая программа по “конфискации имущества баев и полуфеодалов”.
Эта кампания бесспорно вписывается в логическую последовательность шагов по советизации аула, предпринятых Центральным Комитетом Компартии Казахстана во главе с его первым секретарем Ф.И.Голощекиным. После земельных реформ, осуществленных в 1924 году, которые должны были стимулировать реорганизацию первичных органов власти в оседлых скотоводческих и полускотоводческих районах и аулах, а также советизировать последних при условии повальной седентаризации населения, Центральный Комитет провел кампанию по выявлению наиболее влиятельных семей в аульной среде, которые, по мнению руководителей, представляли собой класс “крупных баев-полуфеодалов”. Дебаизация, т.е устранение “торе”, занимавших посты в высшей структурах власти скотоводов, была также нацелена на вытеснение политической элиты, которая была еще способна составить конкуренцию новой власти на уровне самых низших административных ее эшелонов (район и аул).
Кампания по конфискации имущества баев основывалась на ряде квалификационных признаков, выявлявших потенциальных жертв. Первая категория разоблачала баев с точки зрения “объективных критериев” богатства, т.е капитала, которым владела семья. Этот капитал определялся владением стада, поголовье которого варьировалось в зависимости от того, к какому разряду относился род – кочевому, полукочевому или оседлому. Кочевники подлежали конфискации, если они имели свыше 400 голов крупного скота, полукочевники – свыше 300, и собственник, который вел оседлый образ жизни – свыше 150.
Распределив баев по категориям, центральная администрация конфискации составила сводные данные, отображавшие положение казахской экономической и политической элиты по регионам. Конфискация имела различный размах в зависимости от места проживания баев. Наиболее высокий процент осужденных по второй категории, т.е. баев-полуфеодалов, приходился на Гурьевский (41,1%), Петропавловский (36%), Семипалатинский (31,2%) и Кзыл-Ординский (28,5%) округа.
Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана настаивал на крайней необходимости вовлекать только коммунистов-казахов в вооруженные отряды конфискации и ставить их во главе. Был дан приказ включить в состав учреждений по конфискации казахский комсостав. Эта операция, организованная руководителями КАССР, возлагала на казахское население ответственность за соучастие в классовой чистке, которую оно затем не смогло бы отрицать.
Конфискация стремилась организовать классовое противостояние, в то время как государственные органы воспользовались кампанией, чтобы продвинуться вперед в деле советизации казахского аула.
Процедура распределения конфискованного скота в первую очередь предусматривала индивидуальные хозяйства. Например, в Актюбинском округе 13 440 голов крупного скота были распределены следующим образом: 8 221 отданы индивидуальным хозяйствам, 92 636 колхозам и 1 557 совхозам. Таким образом 2 527 независимых хозяйств, состоявших из 3 887 человек, получили прибыль в виде 822 154 голов или 60% конфискованного в округе скота, которых добавили к 277 977 головам уже имевшегося скота. В целом по Казахстану распределение конфискованного скота увеличило стадо индивидуальных хозяйств с 2-х голов в среднем до 4-х голов. Приобретение этими хозяйствами нескольких животных практически не изменило их экономического положения и социального статуса, даже если с советской номенклатурой многие из них перешли в положение середняков, и этим они обязаны были советской власти. Пагубное разделение больших стад и их перераспределение, которое нарушало принцип самодостаточности хозяйств, привело в ходе коллективизации к тому, что мелкие хозяйства отдавали свой скот в коммуну, чтобы обеспечить ему выпас.
Также стоит отметить родственные отношения среди 188 уполномоченных (из них 178 членов партии, 8 комсомольцев и 2 беспартийных) Уральского округа, ответственных за создание 174 кооперативных комиссии по конфискации в округе, где только 7 коммунистов приняли участие в конфискации имущества своих собственных родственников, несмотря на то что сами работали в семейном хозяйстве.
Коллективизация в Казахстане началась в 1929 году и распространялась в основном на оседлые земледельческие регионы на севере и северо-востоке республики и на ее Туркестанскую часть, где уже существовали коллективные структуры, создававшие благоприятные условия для совместного ведения хозяйства. Так как в этих регионах проживало многочисленное европейское население, в основном земледельцы (30-40% приходилось на каждый округ северной части республики) то они без всяких проволочек вошли в ранг “районов всеобщей коллективизации”. Образовались тем самым два основных фронта коллективизации, расположенных на севере и юге Казахстана. По мере темпа коллективизации число районов, входивших в эту зону, увеличилось с 24 в 1930 году до 60 к концу того же года. Стопроцентная коллективизация этих регионов должна была завершиться к весне 1931 года.
Волна конфискаций 1928-1930 гг. повлекла за собой отправку более 18 000 коммунистов и комсомольцев на помощь сельсоветам, аулсоветам и местным партийным организациям по содействию реквизициям. Так, например, в Петропавловском округе в январе 1930 года пленум окружкома принял решение отправить часть численного состава коммунистов города на село с тем, чтобы добиться запланированного сбора зерна. Мобилизации подверглись также и рабочие. В Алма-Атинском округе только в начале 1930 года было создано 85 отрядов, состоявших из строителей Турксиба, комсомольцев служащих совхозов и предприятий города Алма-Аты. Эти добровольцы колхозного строительства должны были наблюдать за организацией крупных коллективных хозяйств, за деятельностью партийных ячеек, на которые затем возлагалась ответственность за государственные поборы, правильный политический курс колхозников и т.д. Государственная система создавала повсюду, где могла, пункты, контролировавшие урожаи и их реквизицию, разветвляя таким образом сеть государственных уполномоченных.
Службы ОГПУ отмечали все больше случаев сопротивления простых крестьян, а незаконные поборы ответственных за заготовки приобретали неслыханные размеры и все более агрессивные формы. В одном селе Кокчетавского района был отмечен целый ряд жалоб на насилие, испытанное крестьянами, во время кампании заготовок 1929-1930 гг. В них говорится, что обыски организовывались ночью, чтобы выколотить у крестьян так называемое утаенное зерно. Тех, кому нечего было сдавать, закрывали в заброшенном доме села, где их морили голодом и калечили. Во время обысков конфисковались ценные вещи и официальные документы крестьян. Эта ситуация вынудила 470 семей покинуть село, после чего там осталось только 60 семей. Насильственные обыски 1929 годов, относившиеся к методам военного коммунизма, создавали обстановку террора.
Повышение жизненного уровня самых бедных зависело от руководителей новых колхозов. Что касается выходцев из батраков, то, согласно инструкциям Казкрайколхозсоюза, среди них были выбраны 570 человек и отправлены в каждую из областей, где и были поставлены во главе какого-нибудь крупного колхоза. Колхозсоюз выработал правила вхождения в руководящий корпус по национальному составу, согласно которым предусматривалось, что во главе коллективных хозяйств должно быть 60% бедняков и батраков казахской национальности.
Однако главным препятствием колхозного строительства явились первоначально некорректные плановые задания. Прогнозные задания по производству зерновых культур превосходили возможности реального хозяйства и встречались повсеместно. В Казалинском районе Кзыл-ординского округа на юго-востоке Аральского моря, где доминировало животноводство, план поставки зерна превзошел в два раза квоту, которую этот район был в состоянии осуществить. И такие свидетельства физической невозможности воспроизводства запланированного количества продукции, повлекшие чистки внутри колхозов за несоблюдение плана, имели массовый накат, начиная с весны 1930 года. Одно из них принадлежит казаху Баешову, датируемое 7 марта, и является наглядным примером ужесточения условий существования новых колхозов:
“С 1928 года я являюсь членом аульного совета и других организаций. Во время колхозного движения в 1929 году я записался в колхоз, куда передал все свое имущество. Во время сбора зерна мне было предписано сдать 5 пудов хлеба, которые я поставил незамедлительно, затем семенные фонды потребовали от меня 30 пудов, но я смог дать только 8, больше не смог, т.к. в последний год урожай был бедным. С меня спросили еще 57 пудов. У меня уже не было никакой возможности их дать, потому что моя семья по- настоящему голодала. Несмотря на все мои заслуги перед советской властью, меня немедленно выгнали из колхоза, что мне кажется совершенно несправедливым.”
Заготовки зерна и мяса повлекли за собой многочисленные злоупотребления, что обрекло скотоводов, вступивших в колхоз, на нищету и хронические бедствия. Письмо жителей Уральского округа в адрес центрального органа СНК изобличало методы поборов, которые характеризовались скорее конфискацией “ничтожных остатков, чем изъятием излишков”, коснувшейся середняков и, что хуже всего, бедняков. К несправедливой реквизиции самых бедных аграриев добавились плачевные условия складирования и доставки мяса, неприемлемые в глазах скотоводов, лишенных своего стада. Скверная организация складирования продукции и работы транспорта вызвала, например, в Джангалинском районе, гибель заготовительных запасов на глазах у всего народа. Кроме того, меры по сбору шерсти ради выполнения плана заготовок в срок вынудили местные власти обязать животноводов стричь своих баранов в разгар зимы с декабря 1929 года по январь 1930 год. В подобной ситуации скотоводы предпочли отправить на убой часть своего стада, чем видеть, как животные погибают от жестокого холода без натурального шерстяного покрова. В этом районе стадо уменьшилось на 75% из-за нерадивой кампании по заготовке мяса и шерсти. Эта катастрофа, спровоцировавшая спонтанные и разрозненные протестные движения, как следствие повлекла за собой массовые аресты, а окружные тюрьмы были переполнены середняками и бедняками.
Высылка крестьян
Ф.Голощекин в марте 1931 года направил телеграмму в центральное руководство с просьбой разрешить депортацию 1500 семей из хлопкосеющих и приграничных районов. Ему ответили, что Казахстан сам является территорией “депортацией кулаков”, поэтому Крайкому и ОГПУ рекомендовалось найти “возможности переселения внутри страны”. Обширность территории Казахстана и малозаселенность мест перемещения осужденных позволяли решать этот вопрос, не выходя за пределы республики. Например, карагандинские лагеря приняли большой контингент казахстанских кулаков первой категории, “антисоветских элементов” самой разной национальной принадлежности пораженцев в правах первой и второй категории. Многие источники, ссылаясь на данные управления по спецпереселенцам Гулага ОГПУ, отмечают, что в 1930-1931 гг. в лагерях Карлага находилось около 6700 человек – выходцев из Казахстана. Число лиц казахской национальности, содержавшихся в тюрьме в 1931-1933 гг., колеблется от 2500 до 3000 человек, что составляло около 40% всех казахстанских осужденных.
Регионы дислокации части специальных переселенческих лагерей, в которых расположили казахских кулаков, отличались самыми суровыми агроклиматическими условиями. Основными критериями для перемещения их сюда были пустынный характер местности, отдаленность от центров промышленного производства, железных дорог и государственных границ. Так Адайский, Иргизский, Каркаралинский районы, северное побережье Балхаша и другие места приняли кулацкие семьи, которых размещали по 50 дворов на неплодородных землях, где выращивания сельскохозяйственных культур едва хватало на пропитание. Также около 1300 семей было отправлено 6 мая 1930 года в регион Аральского моря.
В разгар кампании по конфискации каждый второй двор считал себя несправедливо осужденным. Множество просьб о переселении на места, выбранные самими баями, были отклонены. Случаи, когда баям разрешалось переселение внутри их родного округа (области), составляли 10%. Принцип переселения людей, выступавший основным методом их нейтрализации, был неукоснителен. В целом большинство просьб не было удовлетворено.
Вместе с тем в архивных документах можно также найти большое количество ходатайств, в которых женщины, не желавшие сопровождать мужей в ссылку, просили развода и разрешения остаться с детьми у родителей. В Гурьевском округе на 24 конфискованные семьи приходилось 10 разводов. Многие женщины воспользовались аргументом, что их родители насильно выдали замуж из-за калыма.
Седентаризация
Если большинство республик СССР должны были реализовать одновременно две программы – коллективизацию и раскулачивание, то кочевым районам вменялось и третье – это седентаризация.
На своей 2-ой сессии, состоявшейся 8 января 1930 года, Центральный комитет КАССР обсудил предложения и детали этого плана, и образовал комитет по оседанию казахского кочевого и полукочевого населения. Этот аппарат должен был контролировать всю цепочку мер по оседанию и организацию миграции в районы коллективизации: начиная с определения количества семей на сезонных пастбищах, зачисления их в колхоз и определения каждому функциональных обязанностей в данной коллективной структуре. Он должен был отслеживать оседание 480 000 кочевых и полукочевых хозяйств.
Жетысайский район оставался в течении всего периода коллективизации и седентаризации, особенно подходящим местом для размещение лишенных скота номадов по причине его хлопководческой специализации, требовавшей большого числа рабочих рук. Этот регион на крайнем юге Чимкентской области, на границе с Узбекистаном, и был частью Голодной степи, освоение которой стало одной из самых значительных строек советского сельского хозяйства в Центральной Азии. С созданием совхоза Пахта-Арал в 1924 году началось широкое разведение хлопка в рамках организации государственных хозяйств. К примеру, адайское население было вывезено туда по плану оседания, так как их заставляли перейти от мобильного пастушеского образа жизни к принудительным работам на полях. В течение 1929-1930 гг. они много раз покидали хлопководческие колхозы, бесконечно перемещаясь между Туркменистаном, Мангышлаком и Иджарским районом, где были разбросаны их рода и семьи, пока туркмено-казахская граница не была закрыта и взята под охрану.
По данным Комиссии по оседанию, в 1930 году только 34% желавших осесть кочевников получили дома, а в 1931 году – только 20%.
Проблемы, связанные с отсутствием координации, методов и результативности, имели неудачи по политике размещения кочевников в пунктах оседания и колхозах. Особенно это коснулось строительства постоянного жилья, которое должно было заменить юрты и других построек. К строительству приступили с большим опозданием. План поставки строительных материалов был осуществлен только наполовину: не было гвоздей, досок и стекол, поэтому условия размещения переходящего к оседлости населения были крайне тяжелыми. Многие семьи были размещены в недостроенных домах без окон, дверей, мебели оставляя новоприбывших на милость болезням и холоду. По данным Комиссии по оседанию, в 1930 году только 34% желавших осесть кочевников получили дома, а в 1931 году – только 20%. В том же году план строительства домов был выполнен в районе оседания на 8%. Эта ситуация продолжала ухудшаться вплоть до 1933 года.
До начала кампании оседания уже до 40% казахов вели оседлый образ жизни. К 1 января 1931 года к ним присоединились 120 622 казахских дворов, т.е. 74% годовой запланированной нормы. Эта цифра представляла четверть кочевого и полукочевого населения. Мощность наката этой первой волны оседания хорошо отражала насильственный характер процесса, который, конечно же, не мог быть продолжительным.
Народно-повстанческие восстания против коллективизации и седентаризации
Три крупных повстанческих движения разразились в Казахстане в период 1929-1931 гг: на Тургайском плато, в Южном Казахстане и на полуострове Мангышлак, в трех пастушеских и кочевых регионах. Мобилизовав в основном казахских скотоводов, эти восстания вовлекали в свои ряды и земледельческое сословие, а также коренное население, живущих по соседству с казахами – узбеков, киргизов и каракалпаков.
Мятежи и захват райцентра Батпаккар в Кустанайском округе явились отправной точкой продолжительного повстанческого движения, всколыхнувшего всю Тургайскую степь: Кустанайского и Актюбинского округов зимой 1929-1930 гг. Во многих аулах урочища Батпаккар увеличение налогов и усиление принудительных обязательных сборов, сопряженных с лихоимством местных органов налоговой администрации, до крайней степени обострили обстановку в период между летом 1928 и осенью 1929 гг. В течении полутора лет 188 человек стали жертвами арестов и внесудебных обвинительных приговоров за то, что не желали платить налоги и сдавать пшеницу и скот. Мятежники выдвигали свои обвинения, выкрикивали лозунги, бичевавшие советскую власть и коммунистов, требовали восстановления мечетей, возвращения выселенных баев на их родные места, а также возмещения конфискованного имущества.
Вооруженная организация движения опиралась на опыт 1916 года. Как следует из отчета Кустанайского окружкома, в отряды повстанцев вошли вновь набранные “сарбазы”. Так называли молодых воинов, призывавшихся в народную армию во время восстания 1916 года в степи.
Согласно военной практике казахов, во главе мятежных отрядов стоял избранный хан.
Повстанцы были плохо вооружены и относительно плохо организованы, хотя и пользовались поддержкой народа. Около 530 человек были арестованы, из них 115 были расстреляны по решению троек ОГПУ, большая часть из тысячи сражавшихся были официально взяты под надзор.
Восстание в Сузаке, начавшееся 7 февраля 1930 года, основывалось на родовой солидарности по крайней мере в самом начале. Отождествленное как восстание рода тама, движение объединило представителей племени жетыру Младшего жуза, которые вели исключительно пастушеский образ жизни. Род, насчитывавший около 50 000-60 000 человек, имел стоянки на севере среднего течения Сыр-Дарьи между городами Кзыл-Орда и Туркестан. Мужчин в возрасте от 19 до 36 лет призывали объединять свои силы, а жителей снабжать новые отряды верховыми животными и провизией. Многие руководители-коммунисты примкнули к движению, такие как начальник милиции Сузакского района.
Объединенные полки, отправленные органами ОГПУ Алма-Аты и Ташкента и состоявшие большей частью из русских и европейских солдат Среднеазиатского военного округа, обуздали восстание, убивая и арестовывая всех симпатизировавших движению. В общей сложности, с 16 февраля 1930 года в течении 10 дней с начала бунта около одной тысячи мятежников подверглись расправе, из них 300 были расстреляны, а 276 арестованы в Сузаке.
Служебные документы политической полиции, такие как отчеты окружных комиссии или центральных республиканских органов, единодушно квалифицируют повстанцев как “бандитов”, а вызов, брошенный ими советской власти как бандитизм. Службы ОГПУ уподобили их “бандам басмачей”.
Миграции казахов за пределы Казахстана и последующая репатриация
Первая волна бегства за пределы Казахстана в течении 1930 года охватила 200 000 казахских скотоводов, т.е. около 10% казахского сельского населения. Выбор места назначения мигрантов четко детерминирует специфику первого миграционного движения, спровоцированного репрессиями и голодом на Мангышлаке, мятежами и продовольственными трудностями, характерными для Кзыл-Ординского и Южно-Казахстанского регионов, вызвавшими бегство номадов к южным границам страны: в Туркменистан, Каракалпакстан, Узбекистан и Таджикистан. Характерно, что беженцы уводили с собой в южные республики гораздо больше скота, чем мигранты на север. На юг перекочевали 15 960 дворов со стадами численностью в 742 200 голов скота, тогда как в РСФСР и в Украину мигрировали 18 374 дворов, забрав с собой 148 598 голов. Казахи южного региона республики хотя и испытали первым конфискационную волну, были богаче и бежали ради сохранения стад от реквизиции и коллективизации в пустынные регионы своих традиционных кочевок. А северные казахи, более обнищавшие, стремились покинуть места, где они уже элементарно не могли найти пропитания. При этом стремление мигрантов бежать на север стало первым броском, давшим начало массовым перемещениям, которые продолжались в течении всего миграционного периода.
Второй период миграционной волны, спровоцированный неурожаем 1931 года, вызвал отъезд более 300 000 семей сельского населения Казахстана как в города и менее пострадавшие регионы внутри Казахстана, так и в соседние республики. На самом деле начавшаяся осенью 1931 года миграция охватила гораздо большее число людей. Они бежали в самых разных направлениях.
И.Голощекин игнорировал продовольственную и миграционную ситуацию в республике. Он рассматривал миграцию как результат советского прогресса и утверждал в своей публикации в журнале “Народное хозяйство Казахстана”:
“Казах, никогда не покидавший свой аул, не знавший других дорог, кроме путей своих кочевок, теперь переходит из одного района в другой в пределах Казахстана, вступает в русские и украинские колхозы, меняет работу, идет на строительные площадки Волги и Сибири.”
Основными городами, где казахские беженцы от голода нашли работу, стали Новосибирск, Омск, Барнаул. В Кузбассе кочевники нанимались на шахты Кемерова, Сталинска, Ленинск-Кузнецкого, Киселевска, Прокопьевска, а по железной дороге пытались добраться до Татарска, Барабинска, Рубцовска, Славгорода. Несколько десятков тысяч беженцев стали чернорабочими на предприятиях горной промышленности региона. Но в 1930-1932 гг. предприятия уже не могли нанимать на работу растущее число беженцев.
В начале 1932 года на Средней Волге насчитывалось около 50 000 беженцев из Казахстана. Эти беженцы прибыли из регионов Актюбинска и Уральска. На 23 февраля 1932 года на вокзалах Илецка и Оренбурга скопилось около 200 человек, страдавших от самых разных заразных болезней.
В своем письме, адресованном Ф.Голощекину, С.М.Мендешев писал о дискриминации, испытанной казахами в Средне-Волжском крае, как со стороны директоров колхозов, так и партийных организации и администрации, которые отказывались их принимать. Одни размещали кочевников в стороне от колхозов, а другие оказывали ничтожную помощь с крайним недовольством. Казахам запрещали входить в столовые, других часто избивали в общественных местах.
Казахские переселенцы, рассматривавшиеся как “азиаты и дикари” или как “чужаки”, испытывали неисчислимые формы жестокости.
На южных границах волна беженцев направилась в соседнюю Киргизию, где в 1930-1933 гг. их насчитывалось около 100 000 человек. В первой половине 1932 года администрация Алма-Атинского округа зарегистрировала отъезд 7300 семей (35000-40000 человек) на север Киргизии. Руководство округа осудило бегство своего населения в северную часть Киргизии, долину Таласа и Чу, предполагая, что большинство мигрантов расположилось на территории пастушеских кочевок родов Старшего жуза в Южном Семиречье, а скотоводы Тарбагатая и хребта Джунгарского Алатау – в Китае. Как и на Средней Волге, попытки репатриации беженцев не имели успеха по причине отсутствия надлежащей организации для их приема, хотя эти проблемы, несомненно были известны руководству Комитета по оседанию. Эмиграция продолжалась до 1933 года, когда часть казахов оказалась в Средней Азии: несколько десятков тысяч в Каракалпакстане, на юге Узбекистана в Кашка-Дарьинском районе, в Таджикистане, а в 1929-1930 гг – в Туркменистане.
Адаевский уезд за период 1929-1930 гг., покинуло около 20 000 семей и переехали в Туркменистан. Там многие казахские беженцы поменяли свою этническую принадлежность и стали записываться как каракалпаки.
А переселение в Иран и Афганистан не было массовым по причине дальности расстояния и усиления охраны южных границ СССР. В период коллективизации и седентаризации около 5000 казахов эмигрировали в Афганистан и Иран.
Вопрос массового бегства в Китай представляет особый интерес, т.к. оно отличалось от миграции в Западную Сибирь или в Среднюю Азию как в плане организации и способов передвижения до Синьцзяна, куда бежали более 100 000 казахов из Казахстана. Документы ОГПУ отмечают, что в самый благоприятный период с апреля по октябрь 1931 года насчитывалось до 40 000 мигрантов, а в районах, самых близких к китайской границе, бежала треть населения.
Массовое переселение в Китай продолжалось до 1933 года и по различным оценкам насчитывало от 100 000 до 200 000 человек.
Притеснения казахов китайцами вынудило одних бежать в Монголию, других вглубь китайской территории, остальных вернуться в Казахстан. В этот период руководство КАССР организовала репатриацию казахов из Синьцзяна. Трудно определить число казахов, пересекших китайскую границу, из-за большой их мобильности и отсутствия конкретных сведении о казахах Китая. По данным китайской переписи населения 1940 года, в Синьцзяне насчитывалось 319 000 казахов.
После решения высоких инстанции, были организованы меры по репатриации казахских беженцев и их обустройству. Из Кара-Калпакской АО вернулось около 40 000-50 000 казахов, которые прибыли туда во время двух волн миграции 1929-1930 и 1931-1932 гг.
Задолго до начала полевых работ некоторые районы Западной Сибири получили приказ отправлять казахов железнодорожными составами до Семипалатинска или Аягуза. Битком набитые вагоны прибывали на станции Турксиба. Например, руководители Алейского и Шипуновского районов менее чем за 24 часа загрузили беженцами 40 вагонов: в каждом из них разместили по 65-70 человек (всего 2800 чел.). В течении всего 1932 года казахов выгружали и оставляли по всей длине железной дороги на территории Казахстана: никто их не обустраивал и не кормил.
Зарождение колхозного аула в период 1934-1945 гг.
Начиная с седентаризации и заканчивая Второй мировой войной, казахское сельское и пастушеское общество пережило период реконструкции и укрепления и обрело форму, которая видоизменялась вплоть до 1960-х годов. Решения, связанные с условиями эксплуатации стад, навыками и практикой скотоводства, принятые после чудовищного голода создали новую модель – колхозный аул. Это выражение появилось в советском словаре для обозначения казахской деревни и относилось к новой социалистической реальности. Слово “аул” претерпело смысловое изменение: семейные группы или родовые кочевья, объединявшие множество юрт, получили новое название казахской оседлой деревни, т.е. колхоза, специализировавшегося на скотоводстве и состоявшего в основном из казахов.
Парадоксально, но сохранение звуковой формы слово “аул” давало возможность казахскому обществу приспособиться к новому образу жизни.
Изменения в материальной культуре и социальной родовой структуре казахов, порожденные седентаризацией, были беспрецедентными по своим масштабам. Рассеивание семей во время миграции, трудность восстановления родственных отношении, влияния голода и ссылки на человеческий фактор привели к нарушению передачи из поколения к поколению генеалогической памяти народа – гаранта родовой тождественности.
Если прежде аулы нумеровались, теперь они стали получать названия, т.к. они стали местом оседлого проживания населения и были “картографированы” как русские села. Выбор топонимов для аулов был типично советским (Интернационал, Калинин, Кызылшаруа и т.д.), а чаще всего казахским (Акжарык, Кербулак, Кокжайлау, Жаманкудык и т.д.), что являлось следствием создания новой советской казахской территориальной идентичности. Этот процесс означал территориализацию аулов и их точное отождествление с ограниченной и детерминированной местностью.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Спасаясь от преследования, этнические казахи из Китая ищут убежища в Казахстане
АЛМАТЫ — Этнические казахи в Китае, спасаясь от репрессий Пекина против этнических меньшинств, бегут в Казахстан в поисках убежища.
Правительство Казахстана 30 октября предоставило статус просителей убежища Кастеру Мусаханулы и Мурагеру Алимулы, двум этническим казахам, бежавшим из Китая. Об этом сообщило «Радио Свобода» со ссылкой на одного из их адвокатов Бауыржана Азанова. Окончательное решение по их заявкам находится на рассмотрении.
На пресс-конференции в Алматы 14 октября 30-летний Мусаханулы и 25-летний Алимулы заявили, что выехали из округа Дурбульджин в Синьцзяне (Китай) в начале октября и пересекли границу несколько дней спустя. Мужчины оказались в Зайсанском районе Восточно-Казахстанской области, откуда направились в Алматы.
Комитет национальной безопасности (КНБ) задержал мужчин после того, как те признались в незаконном пересечении границы, подвергнув себя риску депортации.
Сайрагуль Сауытбай прибывает на судебное заседание. Жаркент, 13 июля 2018 г. [Канат Алтынбаев]
Китайский дипломат молча уходит от журналистов, которые засыпают его вопросами после судебного заседания по делу Сауытбай. Жаркент, 13 июля 2018 г. [Канат Алтынбаев]
По их словам, бежать и оставить свои семьи позади их заставило преследование Пекином коренных тюркоязычных мусульманских общин в Синьцзяне.
По оценкам, в лагерях для интернированных в Синьцзяне, которые власти называют «центрами профессионального образования», содержится миллион человек. В основном это представители мусульманских этнических меньшинств, передает АФП.
Там их часто заставляют учить китайский национальный гимн и китайский язык и изучать государственную идеологию. Меры, принимаемые в Синьцзяне, направлены на борьбу с терроризмом и укрепление региональной безопасности, утверждает Пекин.
Мусаханулы рассказал, что в Синьцзяне его «держали в лагере», где его избивали охранники. Алимули также описал атмосферу страха и унижения.
Шокирующие факты из Синьцзяна
Примерно то же самое произошло и в жизни Сайрагуль Сауытбай, 42-летней гражданки Китая, которая в 2018 году пересекла границу в Казахстан по поддельным документам.
Сауытбай, этническая казашка, член Коммунистической партии Китая и директор детского сада, бежала из Китая в Казахстан в апреле 2018 года, где была задержана казахскими властями.
Китайские власти обвинили ее в шпионаже в пользу Казахстана после того, как туда переехали ее муж и дети. Ее уволили, забрали документы и начали расследование по ее делу.
Китайские власти ее преследовали, и ее жизнь там была в опасности, говорит Сауытбай.
Прошлым летом суд Жаркента вынес Сауытбай условный приговор и освободил ее из-под стражи, постановив, что она не подлежит депортации в Китай. В ходе судебного заседания Сауытбай раскрыла шокирующие подробности о лагере, где она проработала несколько месяцев.
По ее словам, лагерь, формально называемый учебным центром, где преподавали китайскую идеологию, был «настоящей тюрьмой».
В нем содержалось более 2500 этнических казахов, причем в районе расположено несколько подобных объектов, сказала она.
В конечном итоге Казахстан разрешил Сауытбай искать убежища в Швеции вместе с семьей. По ее словам, миграционные власти заявили ей, что предоставление ей убежища может разозлить Китай, передает АФП.
Не имеющий выхода к морю Казахстан назвал себя «пряжкой» в пекинском торгово-инфраструктурном проекте «Один пояс и один путь» стоимостью в триллион долларов.
Международная критика
Китай проводит репрессивную политику в отношении не только казахов, но и кыргызов, утверждает Серикжан Билаш, правозащитник из Алматы, который сам переехал из Китая много лет назад.
Продолжить читать статью
«Эти два народа никогда не были особо религиозными, что не помешало Китаю преследовать их в рамках антитеррористических мер», — сказал он.
Билаш добавил, что в тюрьму попали даже бывшие жители Китая, получившие казахстанское гражданство и навещавшие родственников в Синьцзяне.
Международное сообщество регулярно критикует политику Пекина в Синьцзяне.
В Организации Объединенных Наций (ООН) в Женеве 13 марта США организовали совместное мероприятие, чтобы повысить осведомленность о «продолжающихся и вопиющих нарушениях прав человека в регионе Китая Синьцзян, где с апреля 2017 года задержали более миллиона уйгуров, этнических казахов, кыргызов и представителей других групп мусульманского меньшинства», говорится в заявлении Госдепартамента США.
США вместе с Канадой, Германией, Нидерландами и Великобританией призвали ООН сделать вопрос об этих нарушениях приоритетным.
29 октября в своем заявлении в ООН, поддержанном 23 странами, Великобритания также осудила ситуацию с правами человека в Пекине.
В заявлении выражалась обеспокоенность «в отношении достоверных сообщений о массовых задержаниях; усилий по ограничению культурной и религиозной практики; массового наблюдения, несоразмерно направленного против этнических уйгуров; и других нарушений и злоупотреблений в области прав человека».
«Правительство Китая должно немедленно… [прекратить] произвольные задержания уйгуров и представителей других мусульманских общин», — говорится в заявлении.
Казахская диаспора в Синьцзяне: история и перспективы этнической миграции в Казахстане НАТАЛЬЯ АБЛАЖЕЙ
Россия как империя находилась в процессе постоянного роста, вовлекая в свою орбиту новые территории и этнические группы. В восемнадцатом и девятнадцатом веках Россия интенсивно продвигалась в Средней Азии и на Дальнем Востоке. направления, которые сделали Российскую Империю и Китай близкими соседями. Как результат огромные территории Средней Азии и Казахстана перестали быть просто буфером зона.Успешная колонизация Казахстана и Средней Азии русскими Империя в девятнадцатом веке ускорила процесс принятия российское гражданство у этнических казахов. Стоит отметить, что некоторые Казахи приняли российское подданство в восемнадцатом веке. Территории с компактное проживание казахского населения быстро интегрировалось в Россию и Китай в первой половине девятнадцатого века. Когда Россия вернула Или региона в Китай, вопрос, казалось, был окончательно решен, и территории с Казахское население было включено в новые мегарегионы: степную провинцию в России и новую провинцию Синьцзян в Китае.В обеих странах административно-территориальное деление лишь частично соответствовало этническим особенностям, которые привели к нарастающим противоречиям и конфликтам в будущем. Разделение казахского этноса между Россией и Китаем последовало за демаркацией государственных границ во второй половине XIX века. Как Результатом этих преобразований стала территория проживания казахов. намного шире по сравнению с национальными государственными границами. Русско-китайский границы устанавливались в основном в соответствии с географическим подходом, который разделили казахов, проживающих на приграничной территории.Около 137000 казахов останавливался в китайской провинции Синьцзян на территории трех районов (Или, Тарбагатай и Алтай). Несмотря на то, что договоренность была достигнута еще в 1914 г. о гражданстве в зависимости от даты миграции, вопрос о гражданстве Окончательно казахское население не было заселено ни Россией, ни Китаем. Как результат интенсивных миграционных процессов и притока населения из России От Туркестана до западных регионов Китая появилась большая казахская диаспора в вышеупомянутых трех районов и охватили около 225000 человек 1911 год.1 Проблема миграции казахов всегда была острой для обеих стран. Процесс колонизации и миграции из европейской части России на периферийные территории страны обострил земельные и этнические проблемы на окраинах России
, населенных титульными этносами. Колониальная политика России стимулировала эмиграцию казахов в Китай. Казахи потеряли около 20 процентов своих земель в регионе в результате столыпинской аграрной реформы в России, которая привела к серьезной напряженности между коренными жителями и русскими, представленные в основном казаками.В течение в период 1897-1916 гг. из Европейской России мигрировало около 1,5 млн человек. в Казахстан. За первые 15 лет двадцатого века около 300 000 человек. Казахи мигрировали в Китай и Внутреннюю Монголию, что означало уменьшение Казахское население Российской империи на 10 процентов2. Новая волна этнических миграций из России в Китай относится к периоду Первой мировой войны и связан с национально-освободительным движением 1916 г. В годы Первой мировой войны была проведена всеобщая военная мобилизация. распространяется на все коренное население.Однако был найден компромисс. вариант мобилизации, связанный с привлечением рабочей силы в военных целях, что фактически означало массовую реквизицию скота. Это привело к массовому этническому волнения на территории Российской Империи. В 1916 г. началось этническое восстание. в Казахстане и Средней Азии. Хотя миграция казахов в Синьцзян была результат российской колонизационной политики и этнической напряженности в российском Туркестане, китайские власти рассматривали его как фактор, стимулирующий влияние России. в регионе.По этой причине Китай настаивал на репатриации мигрантов. В оценка миграции в 1916 году, приведшей к этническим беспорядкам, сделана по оценке казахстанских исследователей, составляет более 300 000 мигрантов3. После этого мигранта Приток в 1916 году, еще 270 000 казахов проживали на границе территории Синьцзяна.4 Это произошло только после прихода к власти Временного правительства. в России в феврале 1917 г. состоялись переговоры между Россией и Синьцзяном, которые заключенный с подписанием договора об амнистии рядовых беженцев и их возвращение на Родину.Репатриация длилась с весны. 1917 г. — осень 1918 г. По имеющимся данным, более 160 000 человек вернулись в Казахстан к маю 1917 г.5 Массовая миграция произошла в годы гражданской войны в России. Однако китайские власти, опасаясь карательных российских экспедиций, настаивал на репатриации беженцев обратно в Россию. Хотя миграция Переезд казахов в Синьцзян стал результатом миграционной политики России и этнической напряженности в российском Туркестане китайская администрация рассматривала это как фактор усиление российского влияния в регионе.Таким образом, Китай настаивал на репатриация казахов, инициированная Временным правительством и продолжил советский режим. Что касается обратной миграции, то она была происходит с начала 1920-х годов, когда около 30% этнических мигранты вернулись на родину в рамках реализации Илийский договор 1920 г. Голод, разразившийся в начале 1930-х годов, вызвал миграцию более 350 000 человек из Казахстана в Китай и страны ближнего зарубежья.6 Интенсивный Эмиграция из этих регионов продолжалась и в 1920-е гг. Однако репрессивная кампания против зажиточных крестьян (так называемых кулаков) и насильственной коллективизации, которая началась в Советской России в конце 1920-х — начале 1930-х гг. волнения, которые стимулировали миграционный процесс. Массовая миграция казахов на
соседних территорий возобновилась весной 1930 г. и достигла пика в с конца 1930-х до первой половины 1931 года, когда вся территория республики страдал от голода и голода.Тех, кто выехал из страны, можно рассматриваются одновременно как беженцы и этнические мигранты. Миграция коренных людей рассматривается как приграничная земельная миграция с некоторым характером вынужденной миграции от которого пострадала значительная часть населения. Представители традиционных общество со своей клановой структурой участвовало в миграционном движении, тем самым делая это специфично. Власти Казахстана пытались применить превентивные меры против миграция и настаивал на возвращении беженцев в страну, но возвращались миграция осталась на уровне лишь нескольких процентов.Причиной тому стала гуманитарная катастрофа, вызванная не только неурожаями, но и аграрной политикой, связанной с насильственной коллективизацией. В Советском Казахстане общие потери от голода оценивались в уровень 40 процентов коренного населения. В конце 1980-х гг. До начала 1990-х годов некоторые казахстанские эксперты сделали предварительную оценку сокращения численности населения Казахстана из-за голода, и оценил это как около 200000 человек.7 По мнению российского историка и демографа А.В. Вишневского голод начала 30-х гг. полу-насильственное «вытеснение» этнических меньшинств из своей страны8. Прибытие казахов в Китай в начале 1930-х годов было одной из массовых волн миграция в истории казахского народа. Голод стал самым важный «давящий» фактор эмиграции казахов. Таким образом, Россия, а затем и СССР оставались источником миграции для около полувека, питая рост казахского населения в Синьцзяне.Это Следует отметить, что исследователи из Казахстана считают казахстанскую население Китая и как диаспора, и как ирредента, политически обостряя вопрос о статусе казахского населения в Синьцзяне. Проблема этнической принадлежности рассматривается как детерминант миграционных процессов. Необходимо указать Из того, что миграцию казахов следует рассматривать как массовую миграцию, этническую по своему характеру не только потому, что мигранты только одной национальности участвовали в миграционный процесс, но еще и потому, что он определялся факторами, связанными в основном с сохранением этого этноса, или с некоторыми важными его частями. этой этнической группы.Таким образом, этнические факторы определили, во-первых, массовую эмиграцию. казахов из СССР в Китай, и, во-вторых, обратная миграция (ремиграция) из Китая в Казахстан. Казахское население в Синьцзяне в первой половине ХХ века можно только приблизительно оценить. Только в середине 1940-х годов, после переписи населения. в Синьцзяне, есть точные данные — казахов проживало 438 500 человек (11 процентов всего населения провинции), в том числе 383 400 человек (или более 50 процентов) в трансграничные регионы.9 Хотя казахи активно участвовали в национальных движение, политическая нестабильность в период Восточно-Туркестанской республики не оказали существенного влияния на население, так как казахское население достигло 53 процентов в районе их расселения. Интенсивное миграционное движение на советско-синьцзянской границе имело место в 1940-е годы. Рост миграции в Казахстан был результатом восстания
титульного населения области, роста сепаратизма в регионе, провозглашение и ликвидация Республики Восточный Туркестан.Во многих Уважение обратной миграции определялось отношениями с СССР. Масса миграция была зарегистрирована в период 1944-7 гг. и была вызвана политическими нестабильность в регионе. Советский Казахстан стремился принять беженцев из Синьцзян. Во второй половине 1940-х годов правительство неоднократно советовало Москва выражала особую озабоченность ситуацией на севере Синьцзяна и настаивала на расширении идеологической и культурной работы среди населения. Казахское население. После советской политики в «национальном вопросе» китайские власти создали этнические административные единицы на разных уровнях в многоэтническом Синьцзяне.То, как решался «казахский вопрос» в начале 1950-х годов в Синьцзяне, который был включен в Китайскую Народную Республику (КНР) как автономный области в 1949 году, связана с ликвидацией сепаратистских тенденций и военное противостояние. По данным первой Всекитайской переписи населения 1953 г. казахов достигла 504,5 тыс. человек10. Образовано три автономных округа. в районах компактного проживания казахского населения. В ноябре 1954 г. Образован Или-Казахский автономный край.Установление национальной автономии коренным образом изменило положение казахов в Китае. Наряду с другими пяти крупных этнических групп, представляющих национальные меньшинства, казахи получили «Статус государственного уровня». Позже, в период кампании против местного национализма, лидеры казахстанское движение за автономию инкриминировали за участие в «Трехрайонная революция» (Илийское восстание), а также за их усилия по предотвращению массовых миграция ханьского населения в автономную область и намерения консолидировать казахское население в пределах автономной территории.Это было интерпретировано как попытка создания независимого казахского государства. Этот идея получила новый импульс к концу 1980-х — началу 1990-х годов, когда Казахстанская элита подняла вопрос о пересмотре статуса Или-Казахской автономной территории. Идея этнически чистого казахского государства всегда была актуальной. был привлекательным для казахской национальной элиты. Ослабление советского влияния в Синьцзяне во второй половине 1940-х гг. было частично компенсировано массовой советизацией Белорусских эмигранты и этнические мигранты.Во второй половине 1940-х годов количество Советская колония в Синьцзяне увеличилась до 150 000 человек, в том числе 110 000 человек. этнические казахи. Китайские власти считают, что около 30% казахов которые проживали в Синьцзяне как эмигранты. Москва всегда демонстрировала особый интерес к ситуации на севере Синьцзяна. Правительство Советского Казахстан настаивал на расширении идеологической и культурной работы среди казахское население как, по его мнению, 30 процентов населения Китайские трансграничные территории были переселенцами из Советского Союза.В течение период с 1950-х до начала 1960-х гг. была высокая миграционная активность казахского населения. «Оттепель» в отношениях СССР и Китая привела к нормализации и развитию двустороннего сотрудничества. Однако правительство Китая рассматривало
русскоязычного населения, постоянно проживающих на территории Китая, как наследие русской колониальной политики и настаивал на ее возвращении в состав СССР. В 1954 г. в бывшем СССР и КНР началась масштабная программа репатриации. что было вызвано нехваткой трудовых ресурсов в аграрном секторе Советская экономика.Это повлекло за собой дальнейшую массовую советизацию. В середине 1950-е годы СССР либерализовал миграционную политику с целью привлечения рабочей силы. из-за границы, в том числе из Китая. Эмиграция из Китая была осуществлена в в рамках кампании целинных земель, и мигрантов планировалось использовать в аграрном секторе советской экономики. Согласно постановлению о массовом репатриация принята Госсоветом КНР, предполагалась массовая эмиграция происходить в основном с северо-западной территории Китая.Насколько Синьцзян Обеспокоенные, в основном русскоязычные люди рассматривались как потенциальные эмигранты из этого района. Правительство Синьцзянского автономного района Китая с самого начала осторожно относился к возможности репатриации все советское и просоветское население, тем самым способствуя эмиграции русских и татары, одновременно возражающие против репатриации казахов и уйгуров. Следует отметить, что рост эмиграционных намерений казахстанских население было вызвано широким спектром политических и социально-экономических причин как репрессивная кампания против казахов, участвовавших в национальном восстание, начало массовой миграции хань-китайского населения в Синьцзян, дискриминационная политика в отношении национальных меньшинств и начало социалистических преобразований в сельском хозяйстве Китая.Постепенная репатриация приобрела все более явный этнический характер, и доля казахов постоянно росла. Такая массовая репатриация в бывшего СССР потребовало решения по вопросу о гражданстве мигрантов в трансграничная территория. В 1955 году, первом году репатриации, Китай объявил что все потомки ранее иммигрировавших казахов и уйгуров, которые родились на территории Китая должны были считаться гражданами Китая. В 1957 г. когда миграционная активность и миграционные намерения, которые не могли быть реализованы в ходе программы репатриации, были высоки, Советы сделали беспрецедентное предложение.Они предложили ввести практику двойного гражданства для жителей приграничных регионов или рассмотреть возможность выбора гражданства. Однако китайские власти воздержались от подписания конвенция о двойном гражданстве. Репатриация из Китая в бывший СССР во второй половине 1950-х гг. до начала 1960-х годов была одна из самых массовых репатриационных кампаний. СССР стал одним из мировых лидеров по иммиграции. В 1954-5 гг. около 115 000 человек приехали в СССР из Китая.Селились они исключительно в сельской местности на территории тех республик, где Богородица Земельный поход состоялся. В 1954-5 гг. Более 65 500 человек мигрировали из Китай в Казахскую Республику СССР. Из них около 50 процентов были в лице казахов и уйгуров. В дальнейшем это были в основном представители титульной национальности, иммигрировавшие в Казахстан. Иммигранты концентрировались, как правило, в экономически депрессивных регионах и планировались к использованию. как рабочая сила для ускорения экономического роста.Все поставленные задачи по переселению мигрантов из Китая в целинные районы СССР
были выполнены. достигнуто. Однако вторичная миграция сразу стала фактом, и власти ничего не могли с этим поделать. Приблизительно 57 300 человек, в том числе 40 000 казахов и 9 500 уйгуров, мигрировали. из Синьцзяна. В течение следующих двух лет 15000 человек покинули Синьцзян на законных основаниях. большинство из них казахи и уйгуры. Репатриация 1958-9 не могла коренным образом решает вопрос о советской колонии в Синьцзяне, хотя и привело к ее существенному сокращению, особенно в приграничных районах.Вопрос о гражданстве люди, которые проживали в этих приграничных районах, не были разрешены. Ситуация стала действительно остро, поскольку репатриация привела к разделению семей, что могло стать причиной для следующей волны миграции. В конце 1950-х годов снова началась массовая репатриация из Синьцзяна. Это могло бы вызвать отток казахского населения с приграничных территорий Синьцзяна. Поняв рост миграционной активности и высокую миграцию ожидания казахстанского населения, китайские власти требовали от бывшего СССР прекратить репатриацию из региона.Политика ускоренного кооперация крестьян-единоличников и «коммунизация» в животноводстве. районы Синьцзяна повлекли за собой массовый голод. В 1960 году возвращение советских специалистов в СССР и прекращение обеспечения хозяйственной помощь Китаю испортила советско-китайские двусторонние отношения. Администрация Синьцзян принял ряд мер по запрету эмиграции специалистов, представляющих титульного населения Синьцзяна: это было истолковано как «утечка национального кадров.Напротив, Советы либерализовали иммиграционную политику и предоставили Советское гражданство для выходцев из Синьцзяна. С начала 1960-х годов эмиграция из Синьцзяна не могла быть должным образом под контролем, что сделало отношения между Китаем и СССР очень напряженными. Наряду с продолжением официальной репатриации миграция постепенно превращалась в стихийный процесс с начала 1960-х годов. Весной 1962 г. Советский Союз де-факто в одностороннем порядке открыл границу, что вызвало очень бурную реакцию от китайских властей: запрещена эмиграция представителей этнических меньшинства Синьцзяна из Китая.Весной 1962 года только около 72 тысяч нелегалов. пересекали границу мигранты (большинство из них были казахами). Из них около 30 человек У центов вообще не было гражданства, а у остальных были временные советские документы. Китайские власти настаивали на депортации этих мигрантов, но советские Юнион не планировал возвращать их обратно на запад Китая. Интеграция беженцев в советское общество был делегирован администрации Казахстана. Над 200 000 человек, в основном казахи и уйгуры, настаивали на получении советского гражданства и репатриации в СССР, в основном в Казахстан.Массовые протесты с участием лозунги иммиграции в Советский Союз прошли в Синьцзяне в конце мая 1962 г., которые были подавлены применением оружия против казахов. Эти события стали известны как «Илийский инцидент» 29 мая 1962 г. много раз на всех советско-китайских переговорах 1960-х годов. Репатриация была возобновлено осенью 1962 года по взаимному согласию, и более 26000 люди прибыли в Советский Казахстан в организованном порядке. В 1962-3 гг., По данным По официальной статистике, в Казахстан прибыло 119 тысяч репатриантов.11
Урбанизация и изменение этнической субъектности казахов в Ганьсу, Китай, по JSTOR
AbstractВ конце 1990-х годов все население Аксайского Казахского автономного округа в Ганьсу, Китай, было переселено в недавно построенный город Хунлювань. Около трети казахского населения Аксая уже покинули страну до начала переселения, мигрировав преимущественно в Казахстан. Чтобы сохранить благоприятный статус автономного округа, оставшихся казахов пришлось уговорить остаться.В этой статье утверждается, что, построив новый город, китайское государство существенно повлияло на процесс принятия гражданами решений относительно миграции. Государство предложило привлекательные варианты относительно финансовой безопасности и современного образа жизни, чтобы большинство казахстанцев в Хунлиуване больше не видели причин уезжать. Этот случай представляет собой пример того, как китайское государство влияет на решения своих граждан, проявляя себя в городском контексте.
Информация журналаИздается два раза в год для Отделения исследований Монголии и внутренней Азии (МИАСУ) Кембриджского университета, Inner Asia представляет собой рецензируемый междисциплинарный журнал с упором на социальные, гуманитарные и культурные науки.«Внутренняя Азия», которой исполнилось шестнадцать лет, в настоящее время является одним из очень немногих научно-исследовательских изданий в мире, в которых ученые могут обратиться к современным и историческим проблемам региона.
Информация об издателеBRILL, основанный в 1683 году, является издательским домом с сильной международной ориентацией. BRILL известен своими публикациями в следующих предметных областях; Азиатские исследования, Древний Ближний Восток и Египет, Библейские исследования и религиоведение, Классические исследования, Средневековые и ранние современные исследования, Ближний Восток и исламские исследования.Публикации BRILL в основном на английском языке включают серии книг, отдельные монографии и энциклопедии, а также журналы. Публикации становятся все более доступными в электронном формате (компакт-диски и / или онлайн-версии). BRILL гордится тем, что работает с широким кругом ученых и авторов и обслуживает своих многочисленных клиентов по всему миру. За время своего существования компания была удостоена множества наград, подтверждающих вклад BRILL в науку, издательское дело и международную торговлю.
Пережив репрессии в Синьцзяне
Поглотив пропаганду партии, она считала такие меры необходимыми. Тем не менее, она начала чувствовать глубокое отчуждение. Куда бы она ни пошла в Китае, она оставалась аутсайдером. Однажды, вернувшись в Шанхай, она посмотрела на высокие многоквартирные дома города и спросила себя: «При чем здесь они мне?»
Вскоре после этого она поговорила с другом, который переехал в Ванкувер.Сабит прилетела в гости, и ее привлекли открытость и возможность, которые она нашла; всякий раз, когда она рассказывала канадцу, что она из Синьцзяна, ответом было теплое любопытство. Она поступила на программу бизнес-диплома, а тем летом вернулась и нашла квартиру и соседа по комнате. Она устроилась младшим бухгалтером в компанию в Ванкувере. Она попала в круг друзей. Она встретила мужчину, которого любила. Ее жизнь шла по выбранному ею курсу, и это было хорошо.
Весной 2017 года отец Сабита внезапно скончался от сердечного приступа.Ее мать позвонила, но, чтобы уберечь Сабита от шока, сказала только, что он в больнице и что она должна приехать к нему. Сабит, находившаяся в то время в отпуске, отказалась от своих планов и улетела в Казахстан. Незадолго до взлета она вошла в семейный групповой чат на своем телефоне. Кто-то написал на казахском языке: «Да пребудет его дух на небесах». Но сообщение было написано арабским шрифтом, и Сабит смог разобрать только «Небеса». Полет она провела в мучительной неуверенности. После ее приезда другая родственница, не подозревая об обмане ее матери, выразила соболезнования в связи с ее утратой.Осознав, что ее отец мертв, она расплакалась.
«Я люблю приходить в парк и разрушать хрупкую экосистему». Карикатура Ларса КенсетаСабит обнаружила, что ее мать опустошена горем, поэтому она решила остаться, чтобы поддержать ее. Она попросила своего босса освободить ее на несколько месяцев, но он не смог удерживать ее должность так долго, поэтому она уволилась. Она позвонила друзьям в Ванкувере и попросила их сдать ее вещи на хранение.
Тем летом Сабит с матерью вернулись в Куйтун, чтобы уладить дела отца.Друзья предупредили ее, чтобы она не ехала: ходили слухи об усилении репрессий против коренных народов Синьцзяна — исчезновении казахстанских торговцев на границе. Но Сабит совершила поездку туда без происшествий менее месяца назад и хотела быть рядом с матерью. В течение двух недель они встречались с семьей и посещали могилы предков. Позже она вспоминала, что поездка «была полна слез и печали».
15 июля Сабит и ее мать вылетели в международный аэропорт Урумчи Дивопу, чтобы вылететь обратно в Казахстан.Они прибыли посреди ночи, а здание было почти пустым. На таможне сотрудник проверил паспорт ее матери и пропустил ее. Но когда Сабит передал ей документы, он остановился, посмотрел на нее, а затем отнес ее паспорт в бэк-офис.
«Не волнуйся», — заверила свою мать Сабит, объяснив, что задержка, скорее всего, была очередным бюрократическим раздражением. Через несколько минут офицер вернулся с уйгурским чиновником, который велел Сабиту сесть на скамейку. «Вы не можете уйти», — сказал он.«Вы можете обсудить между собой, уйдет ваша мать или останется».
В эмоциональном потоке мать Сабита умоляла дать объяснения. Офицер ответил: «Нам нужно задать ей несколько вопросов».
«Поторопись и уходи», — сказала Сабит своей матери. «Если я не приеду, я приду завтра».
Две женщины упаковали одежду в одни и те же сумки. Когда они разделили свои вещи, ее мать заплакала, и Сабит утешил ее. Затем она смотрела, как ее мать со слезами на глазах шла к воротам.Когда она ушла, чиновник повернулся к Сабиту и холодно объяснил, что ей был назначен «пограничный контроль» — красный флаг, означающий, что она вызывает подозрения. «Ваша мать была здесь, поэтому я не упомянул об этом», — сказал он. «Вы должны знать, что такое Синьцзян сейчас. Тебе лучше сотрудничать ».
II. «КАК КРЫСЫ»
Когда Сабит решал переехать в Канаду, в 2014 году на секретных встречах в Пекине намечалось темное будущее для Синьцзяна. Си Цзиньпин стал президентом годом ранее и консолидировал власть.Устраняя препятствия на пути к пожизненному правлению, он в конечном итоге подверг более миллиона государственных чиновников наказаниям, варьирующимся от порицания до казни. Что касается этнических меньшинств Китая, он был не менее зациклен на контроле.
Бурная история Синьцзяна вызвала особую озабоченность. Этот регион никогда не казался полностью зависящим от партии: он был целью внешнего вмешательства — российский царь когда-то захватил его часть — и очагом националистических настроений, сдерживаемых недолгой независимостью.Коммунистические теоретики долго обсуждали роль, которую национальности должны играть в марше к утопии, особенно в периферийных обществах, которые не были полностью индустриализированы. Первые Советы проявили уступчивость и работали над созданием автономных республик для этнических групп. Китайцы проводили более ассимиляционистскую политику.
В пятидесятые годы Мао, осознавая слабость партийного контроля над Синьцзяном, мобилизовал бинтуань для создания своих ферм на севере региона — защиты от возможных советских вторжений.Хлынули революционеры, и в течение десятилетий население ханьцев составляло сорок процентов. Партийные чиновники, надеясь ассимилировать коренных жителей, стремились лишить их традиций — мусульманской веры, школ и даже родных языков. Власти сочли уйгурскую идентичность «ошибочной»: уйгуры были китайцами.
В конце семидесятых Дэн Сяопин пришел к власти и отбросил крайности Культурной революции. В Синьцзяне были вновь открыты мечети и разрешены местные языки, что привело к культурному процветанию.Но на фоне новой открытости люди начали выражать недовольство тем, что осталось колониальными отношениями. Приверженность региональным традициям или даже соблюдение «синьцзянского времени» — на два часа отставания от Пекина — стало тонким актом несогласия. Некоторые местные жители устроили акции протеста, неся плакаты с надписью «Китайцы из Синьцзяна». Несколько радикалов обсуждали повстанческое движение.
В апреле 1990 года недалеко от города Кашгар вспыхнул пожар между местными жителями и властями, по-видимому, начатый группой непрофессиональных боевиков, а затем к ним присоединились демонстранты, которые не до конца осознали происходящее.Полиция и члены бинтуань быстро подавили насилие. Со времени протестов на площади Тяньаньмэнь прошел всего год, и правящая элита страны не терпела разобщенности. Год спустя, когда пал Советский Союз, Коммунистическая партия Китая, убежденная в том, что этнический национализм помог разорвать бывшую сверхдержаву на части, встревожилась еще больше.
Правительство с почти параноидальной интенсивностью преследовало любые предполагаемые признаки «раскола». Секретарь партии Кашгара Чжу Хайлун был одним из самых агрессивных.Абдувели Аюп, который работал на Чжу переводчиком и помощником, вспомнил, что в марте 1998 года фермеры, выращивающие хлопок, опротестовали постановление, запрещающее им сажать огороды. Чжу отругал их за то, что они сепаратисты, добавив: «Вы используете свои мечети как крепости!» В другой раз он высмеял Коран, сказав уйгурской аудитории: «Ваш Бог — дерьмо». Чжу приказал Аюпу вести охоту за семьями, укрывающими националистические или религиозные книги, сказав ему, что он не должен идти домой, пока ему это не удастся.Аюп работал до рассвета, будил людей. Но, по его словам, «я вообще не смог найти ни одной книги».
Повстанцы Синьцзяна не смогли собрать много сторонников; местные жители отдавали предпочтение суфийской традиции ислама, которая делает упор на мистицизм, а не на политику. Во время терактов 11 сентября в регионе не было террористических актов, о которых можно было бы говорить. Но операция Усамы бен Ладена, запланированная через границу в Афганистане, создала новую и безотлагательную рамку для старых тревог. Китайские власти составили длинный список инцидентов, которые, по их мнению, были примерами джихада, и представили свои доводы Соединенным Штатам.С. Государственный департамент. Многие инциденты невозможно было проверить или отличить от насилия неполитического характера. В Китае массовые нападения — с применением ножей, топоров или даже самодельных взрывных устройств — поразительно обычны и часто не имеют ничего общего с этническими беспорядками. Не так давно мужчина вошел в школу в провинции Юньнань и опрыскал 54 человека гидроксидом натрия, чтобы отомстить обществу, заявили официальные лица. Точно так же нападавший с параличом нижних конечностей из восточного Китая взорвал бомбу в одном из международных аэропортов Пекина — очевидно, в качестве возмездия за избиение полицией.Взрыв был расценен как разовый инцидент. Уйгур, разочарованный тем, что этого никогда не будет в Синьцзяне, спросил в Твиттере: «Почему все, что мы делаем, является терроризмом?»
По мере приближения Олимпийских игр 2008 года китайские власти были одержимы концепцией weiwen , или «поддержания стабильности», — усиливая репрессии с такой жестокостью, которую китайский социолог Сунь Липин сравнил с Северной Кореей. Сунь, которая работала в комитете, рассматривавшем докторскую диссертацию Си Цзиньпина, отметила, что партия находится в плену собственных заблуждений: переоценивая вероятность неминуемого общественного разрыва, она перестала замечать коренные причины недовольства.Рефлексивные репрессии, направленные на устранение «призрака нестабильности», предупредила Сан, приведут к нисходящей спирали репрессий и беспорядков, что может привести к тому краху, которого опасались все это время.
Нигде это не казалось более подходящим, чем в Синьцзяне, где китайские лидеры постоянно принимали народное недовольство за растущее восстание. Протесты 2009 года в Урумчи — последовавшие за аналогичными протестами в Тибете — заставили партийных теоретиков призвать к созданию монокультурного общества, единой «государственной гонки», чтобы помочь проложить путь «новому типу сверхдержавы.Один влиятельный сотрудник службы внутренней безопасности заметил: «Стабильность — это освобождение человека, стандартизация человека, развитие человека».
Новый секретарь партии в Урумчи начал проводить такую политику: женщинам запретили носить чадру, уйгурские книги и веб-сайты были запрещены, исторические здания были снесены. Через несколько лет начала происходить нисходящая спираль, о которой предупреждал Сунь Липин. Осенью 2013 года мужчина-уйгур в сопровождении двух членов семьи вспахал S.U.V. в толпу туристов на площади Тяньаньмэнь — возможно, из-за того, что его местная мечеть была повреждена во время рейда.Загорелся САУ, начиненный самодельными зажигательными устройствами. Мужчина и его семья погибли, но не раньше, чем погибли двое пешеходов и были ранены тридцать восемь человек.
Несколько месяцев спустя в провинции Юньнань небольшая группа нападавших в черном ворвалась на вокзал и, вооружившись ножами, зверски убила двадцать девять прохожих и ранила более ста сорока человек. Хотя ни одна организация не взяла на себя ответственность за инцидент, повстанческая группа, базирующаяся за границей, отметила нападение.Власти заявили, что нападавшие были уйгурскими сепаратистами, и в Пекине инцидент был назван «11 сентября в Китае». Си был в ярости. «Мы должны объединить людей, чтобы построить медную и железную стену против терроризма», — сказал он Политбюро. «Сделайте террористов похожими на крыс, бегающих по улице, и все будут кричать:« Бей их! »»
В апреле 2014 года Си отправился в Синьцзян. В отделении милиции в Кашгаре он осмотрел оружие на стене. «Слишком примитивны методы, которые есть у наших товарищей», — сказал он во время поездки.«Ни одно из этих видов оружия не является ответом на их большие лезвия мачете, топоры и холодное оружие». Он добавил: «Мы должны быть такими же суровыми, как они, и абсолютно не проявлять милосердия».
В последний день его визита два террориста-смертника атаковали железнодорожную станцию в Урумчи, ранив десятки человек и убив одного. На встрече на высоком уровне в Пекине Си выступил против религиозного экстремизма. «Это похоже на прием наркотика», — сказал он. «Ты теряешь рассудок, сходишь с ума и делаешь что угодно».
Вскоре после этого партийное руководство Синьцзяна объявило «Народную войну.«В центре внимания были сепаратизм, терроризм и экстремизм -« Три силы зла ». Высокопоставленный чиновник региона начал кампанию, но Си стал недоволен им, и два года спустя назначил замену: Чэнь Цюаньго, тогдашний секретарь партии Тибетского автономного района, — твердолобый аппаратчик, лояльность которого не вызывала сомнений.
Честолюбивый и строгий Чен служил в армии, а затем быстро поднялся по политической лестнице. Когда он прибыл в Тибет в 2011 году, монахи приносили в жертву самих себя — срочная реакция на длительные репрессии, которые Далай-лама назвал «культурным геноцидом».«Кризис стал предметом международных заголовков.
В месте, где притеснение стало нормой, Чен не выделялся своим применением физического насилия. Вместо этого он проявил себя как систематизатор авторитарной тактики, готовый атаковать целые группы людей методами, которые пронизывают повседневную жизнь.
Казахстанская дилемма, поскольку Пекин, как сообщается, добивается депортации бывших заключенных в лагере — Дипломат
РекламаПосле подачи апелляции по видео 26 декабря, казахская женщина, которая была задержана в Синьцзяне в 2017 году, а затем бежала в Казахстан в 2018 году, сообщила Радио Свободная Азия (RFA), что ей грозила депортация обратно в Китай.
RFA, которое подробно освещало кризис в Синьцзяне, охватило задержание Гульзире Авулканкизи в Синьцзяне еще в мае 2019 года. Из RFA:
В разговоре с RFA после ее видео-обращения Авулканкизы сообщила, что она узнала от источника, которому она отказалась имя, которое она была добавлена в список людей, которых Пекин просил правительство Казахстана вернуться в Китай, хотя она признала, что не получала официального уведомления о возможной депортации от властей Казахстана.
«Возможно, они отправят меня обратно в Китай после начала 2020 года», — сказала она.
«Источник, который рассказал мне об этом, сказал:« Мы уже получили список с вашим именем, и есть вероятность, что вас отправят обратно в Китай после Нового года, поэтому вам следует обратиться за помощью к адвокат », — добавила она, предположив, что источником является кто-то, знакомый с иммиграционными делами Казахстана.
«Я ищу помощь везде, где могу.
Утверждения Авулканкизы вписываются в более широкий контекст споров Нур-Султана о том, как управлять своими отношениями с Пекином, при этом сдерживая потенциальную реакцию внутри страны от депортации этнических казахов.
Сайрагуль Сауытбай — самый известный этнический казах, бежавший из Синьцзяна в Казахстан. Ее дело стало первым делом, привлекшим значительное международное внимание в 2018 году после того, как она была арестована за незаконное пересечение границы. Суд над ней представил в публичном доступе информацию о системе лагерей для интернированных уйгуров и других мусульманских меньшинств, о существовании которых китайское правительство в то время отрицало.Казахстанский суд отказал ей в депортации, но впоследствии она не смогла получить убежище в Казахстане. Она уехала в Швецию в июне 2019 года и вскоре после этого еще более открыто рассказала о своем опыте.
Вам понравилась эта статья? Нажмите здесь, чтобы подписаться на полный доступ. Всего 5 долларов в месяц.
Сауытбай был не первым и не последним этническим казахом, бежавшим в Казахстан. Многие этнические казахи в Синьцзяне имеют семейные связи через границу, что частично является результатом программы казахстанского правительства оралманов или репатриантов, которая стремилась вернуть этнических казахов в государство после обретения им независимости в 1991 году и облегчить их путь к гражданству.Например, муж и дети Сауытбай уже получили казахстанское гражданство, в то время как она сохранила китайское гражданство и до своего задержания работала в Синьцзяне.
Другие, более недавние случаи подчеркивают неравномерную политику Казахстана в отношении тех, кто незаконно пересек границу, спасаясь бегством из лагерей Синьцзяна и китайских властей. Например, в конце декабря суд в городе Жаркент на юго-востоке приговорил Кайшу Акан, которая перебралась в Казахстан в мае 2018 года, к шести месяцам тюремного заключения, но постановил, что она может остаться в Казахстане.В сообщении RFE / RL отмечалось, что она была замужем за гражданином Казахстана.
Diplomat Brief
Еженедельный информационный бюллетень
NПолучите краткую информацию об истории недели и разработке историй для просмотра в Азиатско-Тихоокеанском регионе.
Получить информационный бюллетеньДвое этнических казахов, Мурагер Алимулы и Кастер Мусаханулы, попросили убежища в Казахстане в октябре 2019 года. Вскоре после перехода они провели пресс-конференцию, на которой рассказали о своем опыте преследований и задержаний в Синьцзяне и объявили они просили убежища.Вскоре они были арестованы казахстанскими властями. Этой паре был предоставлен статус просителей убежища, но в начале декабря Дархан Дильманов, заместитель главы Комитета национальной безопасности Казахстана, заявил, что они будут депортированы. Такие сообщения мобилизовали поддержку двух мужчин среди казахстанского гражданского общества и оппозиционных политических групп.
ОбъявлениеВласти Казахстана арестовали двух членов «Атаджурт», группы, занимающейся привлечением внимания к тяжелому положению казахов, задержанных в Синьцзяне в декабре; многие полагают, что их задержание было связано с пресс-конференцией, которую они провели, чтобы убедить правительство Казахстана пересмотреть планы депортации Алимулы и Мусаханулы.
Суд над Алимулы и Мусаханулы должен был начаться 6 января, но, как сообщается, из-за повышенного внимания был перенесен на 21 января.
И это возвращает нас к Авулканкизы. Она рассказала RFA, что подала заявление на получение казахстанского гражданства (у нее есть казахская грин-карта), но ей неоднократно отказывали, а сотрудники иммиграционной службы предупреждали ее, что ее виза скоро истечет. Авулканкизы заявила, что не получала официального сообщения о предстоящей депортации, но источник (имя которого она отказалась назвать) сообщил ей, что ее имя было в списке тех, кого Пекин просил правительство Казахстана вернуться.
Принудительное возвращение беженцев или просителей убежища известно как положения о принудительном возвращении и невыдворении, включенные в различные международные договоры по правам человека, такие как Конвенция 1951 года о статусе беженцев, участником которой является Казахстан.
Дело Авулканкизы, в частности, проливает свет на капризность Казахстана в вопросе Синьцзяна. Стратегия Нур-Султана, похоже, сосредоточена вокруг пары конкурирующих интересов: наименьшее раздражение Пекина и удержание внутреннего внимания от проблемы, вызывающей зуд на границе.Но насыщение первого рискует усугубить второе.
Пример казахской диаспоры в Западной Монголии
Где живут монгольские казахи? Наш исследовательский центр в Монголии — краткий географический обзор
Монголия — страна, не имеющая выхода к морю, зажатая между двумя региональными гигантами — Россией и Китаем. Его население составляет почти 2,8 миллиона человек, при плотности населения менее 2 человек на квадратный километр. Монголия очень малонаселенная.Почти 1 миллион монголов проживает в Улан-Баторе, а оставшийся 1 миллион рассредоточен по стране.
Казахское население в основном сосредоточено в отдаленной западной провинции Монголии, Баян-Улгийском аймаке, со вторым и третьим по величине кластерами в Ховд Аймаге и Улан-Баторе. Наше исследование преимущественно связано с Баян-Улгий (2006, 2008, 2009), хотя летом 2006 года мы также проводили интервью в Ховд Аймаг. Баян-Улгий расположен в Горном хребте Алтая и имеет самую высокую среднюю высоту в Монголии.Центральным центром этой засушливой и горной провинции является Улгий, город с населением около 30 000 человек. Летом 2006, 2008 и 2009 годов мы проводили интервью в Улгии и в нескольких сельских районах провинции.
Кто такие монгольские казахи?
Казахский народ является крупнейшим этническим меньшинством в Монголии. Насчитывая более 100 000 человек, они составляют самое многочисленное этническое меньшинство в Монголии, хотя и составляют всего 4% от общей численности населения.Казахское население сконцентрировано в западной провинции Баян-Улгий, регионе, физически отделенном от Казахстана горным участком территории Китая и России протяженностью 47-60 км. Документально подтвержденная миграция казахов в Монголию началась в 1840 году, когда многие мигранты прибыли из районов, которые сейчас находятся в Западном Китае. Записи показывают, что в 1905 году в стране насчитывалось 1370 казахских домашних хозяйств, а к 1924 году (когда Монголия приняла социализм) увеличилось до 1870 домашних хозяйств. К 1989 году казахское население выросло примерно до 120 000 человек.
До распада СССР немногие монгольские казахи когда-либо посещали Казахскую Советскую Социалистическую Республику, но в постсоветском контексте создание новых национальных государств и национальных границ, ослабление ограничений на передвижение и открытие границ между востоком и на запад, появились новые перемещения населения.
Казахи Монголии в культурном и этническом отношении отличаются от монголов с языком и религией в качестве двух основных культурных маркеров. Казахский язык принадлежит к тюркской семье языков и является доминирующим языком в Баян-Улгийском.В местных школах преподают на монгольском или казахском языках. Монгольский — язык межнационального общения и официальный язык правительства и бизнеса. Казахское население преимущественно мусульманское. Хотя большинство считают себя мусульманами, небольшая, но растущая часть соблюдают основные мусульманские принципы намаза и поста во время Рамадана.
Монгольские казахи — традиционно полукочевые скотоводы, пасущие овец, коз, яков, верблюдов и лошадей. Кочевое хозяйство находится под сильным влиянием традиционных гендерных ролей — мужчины пасут стадо, женщины готовят, ухаживают за детьми и готовят текстиль.При социализме в Монголии (1924–1989) скотоводческое хозяйство было коллективным, и были внедрены современные системы образования, здравоохранения и общественной инфраструктуры, включая политику социального обеспечения.
Во время социализма и даже быстрее с 1989 года происходила постепенная трансформация гендерных ролей и гендерных отношений. Хотя животноводство играет важную роль в экономике Баян-Улгии, торговля и туризм также возникли по мере увеличения количества пересечений границы между Монголией и Китаем и Россией, а также с увеличением объемов воздушного транспорта и туризма в Монголии в целом.
Что значит быть полукочевым?
Физически Монголия и Казахстан в основном состоят из пастбищных степей, хотя в обеих странах также есть другие экорегионы, включая пустыни, горы и леса. Ограниченное количество осадков создает засушливые непахотные пастбища, которые исторически использовались для выпаса скота. Кочевое скотоводство было основной формой существования человека на протяжении веков. Политически монгольские и казахские степи контролировались кочевыми племенами до конца 17 века, когда они попали под влияние Китайской и Российской империй соответственно.Однако в 1920 году Казахстан стал автономной республикой Советского Союза, а в 1924 году Монголия стала второй коммунистической страной в мире. Эти политические сдвиги существенно изменили культурные обычаи и экономические структуры двух стран. Правительства каждой страны стремились объединить и оседлать кочевое население при социализме. Усилия правительства были более успешными в Казахстане, однако в Монголии правительство не собирало кочевников успешно до 1950-х годов.
Казахские пастушьи семьи в Монголии сегодня считаются полукочевыми. Для большинства животноводческих хозяйств это означает, что домашние хозяйства будут перемещать свои стада, в основном состоящие из овец и коз, хотя также содержащие по-разному верблюдов, лошадей и яков, на разные пастбища для каждого из четырех сезонов. Некоторые домохозяйства переезжают только два раза: один раз весной на летние пастбища и снова осенью обратно на зимние пастбища. Другие будут перемещаться до четырех раз, в зависимости от качества пастбищ в конкретный год.Большинство семей год за годом возвращаются на определенные пастбища, используя эти пастбища, передаваемые по наследству.
Почему монгольские казахи мигрируют в Казахстан?
Когда бывший СССР распался и Казахстан провозгласил независимость, Незербаев приветствовал возвращение диаспорной казахской общины, в том числе казахов из Монголии. После распада СССР 73 миллиона человек оказались за пределами политической единицы, которую они считали своей этнонациональной родиной.Заметными здесь были монгольские казахи. По оценкам, от 50 до 60 000 монгольских казахов эмигрировали из Монголии в Казахстан в начале 1990-х годов, а к началу 2000-х годов, возможно, вернулось 10-20 000 человек. С 1991 года Казахстан входит в тройку стран репатриации родственников, проживающих за рубежом (остальные — Германия и Израиль). Хотя миграционные потоки с 1991 года колебались, более 71 000 монгольских казахов мигрировали в Казахстан за постсоветский период.
Почему некоторые монгольские казахи остаются в Монголии?
Наши интервью и опросы показывают, что есть много причин, по которым некоторые монгольские казахи предпочитают оставаться в Монголии, а не мигрировать в Казахстан.Результаты наших интервью показывают, что люди и семьи, которые хорошо адаптируются к новой экономике Монголии, с меньшей вероятностью подумают о переезде в Казахстан. Однако это зависит от возраста. В то время как успешные владельцы бизнеса и пастухи среднего возраста относительно довольны жизнью в Монголии, их дети рассматривают возможность поступить в университет в Монголии, особенно в Улан-Баторе или Казахстане. Благодаря льготам, предоставленным правительством Казахстана семьям для получения образования, многие молодые люди переезжают в Казахстан для получения образовательных пособий.В то время как многие переезжают со своими семьями, другие присоединяются к расширенным семейным отношениям в Казахстане на время учебы. Многие монгольские казахи также отправляют детей на работу или в школу в Улан-Батор, где растет население казахов.
Какие выгоды предоставляет правительство Казахстана?
Первые годы переходного периода (1991–1996)
С 2006 года мы проводим оценку миграционной ситуации монгольских казахов. По сути, можно выделить три различных периода миграции, которые соответствуют обоим макро-масштабным изменениям, таким как изменения экономических условий и иммиграционной политики.В течение первого периода (1991–1996), который характеризовался экономическим кризисом как в Монголии, так и в Казахстане, правительство Казахстана провело серию иммиграционных реформ, чтобы помочь этническим казахам вернуться в Казахстан. В 1991 году Казахстан принял Постановление «О порядке и условиях переселения в Казахскую ССР лиц казахской национальности из других республик и за рубежом, желающих работать в сельской местности». В 1992 году система квот для репатриации казахов в Казахстан была создана Законом об иммиграции 1992 года.Квота была предназначена для ограничения числа мигрантов, получающих пособия, до числа, не превышающего возможности правительства. Годовая квота устанавливается для определенного количества «семей», а не отдельных лиц. С самого начала этнические казахи имели возможность въехать в Казахстан либо в рамках системы квот, либо вне ее.
Правительство Казахстана в настоящее время не устанавливает ограничений на количество неквотируемых мигрантов, въезжающих в Казахстан, однако сами уровни квот ежегодно колеблются.Статус оралмана дает мигрантам право на получение основных видов помощи, таких как медицинская помощь, помощь в трудоустройстве, языковая и образовательная помощь как на начальном, так и на среднем уровне. Те, кто попал в квоту, имеют право на дополнительную помощь, включая жилье, транспортировку семьи и товаров из пункта отправления в пункт назначения, а также единовременное пособие для каждого члена семьи.
Средние годы переходного периода (1997-2002 гг.)
Иммиграция оралмандаров в Казахстан продолжала развиваться в течение средних переходных лет (1997–2002 гг.) С новой правовой базой и изменением годовых квот.В 1997 году в рамках Закона 1997 года о миграции и народонаселении было создано Агентство по миграции и демографии с целью оказания помощи мигрантам и оптимизации процедур получения гражданства для различных групп оралманов. В целом квоты в этот период были довольно низкими, что отражало изменения в экономике и демографии Казахстана. За этот период квота снизилась с 3000 семей в начале переходного периода до примерно 500 в 1999–2000 годах, а к 2002 году снова увеличилась до 2655.
Эти изменения в иммиграционной политике и колебания количества квот создали гораздо более сложную ситуацию для казахов, проживающих за границей, которые рассматривали возможность миграции в Казахстан.Селективность миграции также увеличилась в этот период, что отражает как растущую сложность, так и увеличение потока информации между Казахстаном и Монголией, что привело к уменьшению количества новых мигрантов в этот период. Алекс Динер, географ из Университета Пеппердайн, предполагает, что у этих сдвигов было две основные причины: во-первых, приглашения диаспорским общинам вернуться привели к большей отдаче, чем ожидало правительство Казахстана, что побудило их ввести более ограничительные квоты для ограничения въезда. миграция, и, во-вторых, иммиграция оралмандаров сократилась по мере того, как мигранты осознали экономическое положение Казахстана.
С точки зрения потенциальных мигрантов усиление конкуренции за включение в квоту представляет собой важный сдвиг в воспринимаемых выгодах и доступности льгот по квотам. Таким образом, изменение экономической ситуации в Казахстане и Монголии в сочетании с изменениями политики в Казахстане и изменением представлений монгольских казахов о преимуществах переезда в Казахстан начинают влиять на решения о миграции в этот период.
Поздние переходные годы (2002-2009)
В конце переходного периода самым важным изменением иммиграционных программ, предложенным правительством Казахстана, было введение 1 января 2009 года программы «Благословенная миграция».Как и другие программы, эта программа продолжает предлагать стимулы для иммиграции оралмандерам, однако эта программа нацелена на конкретные районы поселения, особенно в северных регионах Казахстана. Помимо предоставления субсидий и оплаты дорожных расходов, новая программа будет предоставлять ссуды под низкие проценты на покупку земли или жилья. Это было воспринято как одна из самых серьезных проблем, с которыми сталкиваются новые мигранты, особенно в нынешних экономических условиях.
В поисках пути к свободе
Новые трудности
Сейит Тюмтюрк, находящийся в Кайсери вице-президент группы изгнания Всемирного уйгурского конгресса, сообщил RFA, что его родственники были среди уйгуров из Ярканда, Кашгара и Кульджи (Инин) в префектуре Или (Или), которым было разрешено переехать в Афганистан. в 1961 г.Однако, как и многие из тех, кто переехал, им было трудно жить в Афганистане, потому что они не могли говорить на местных языках, и афганское правительство не позволяло им продвигать уйгурское дело, создавать общественно-политические организации или участвовать в политической деятельности в Афганистане вне дипломатических рамок. почтение к Китаю.
Уйгурка по имени Гули, которая все еще живет в Афганистане с тех пор, как переехала туда молодой девушкой в 1961 году, сказала, что ее отец умер в горах Памира во время путешествия, и ее оставшаяся семья из четырех человек изо всех сил пыталась свести концы с концами по прибытии в Кабул.
«Поскольку в доме не было мужчин, наше финансовое положение было довольно плохим, и нам приходилось делать дома лапшу на продажу», — сказала она, добавив, что с тех пор она вышла замуж за афганца и родила четырех собственных детей.
Эмрулла Эфендигил сказал, что после прибытия в Афганистан уйгуры в Кабуле зарабатывали деньги, открывая рестораны, ремонтируя часы и обувь, занимаясь традиционной уйгурской медициной и работая портными.
И, несмотря на запрет на поддержку уйгурской автономии в Китае, группа лидеров сообщества, включая его отца, тайно учредила уйгурскую организацию в афганской столице.
«В то время, поскольку Афганистан был монархией, создание такой организации было запрещено», — сказал он, добавив, что группа регулярно лоббировала в ООН репрессивную политику Пекина в Синьцзяне.
Но организация была ограничена в том, что она могла сделать, и в конце концов два из базирующихся в Турции уйгурских лидеров Мухаммад Эмин Бугра и Иса Юсуф Альптекин убедили уйгуров в Афганистане, что им было бы лучше переселиться в Турцию из-за языкового и культурного сходства как сильная политическая поддержка со стороны турецкого правительства.
Уйгуры и казахстанские беженцы в Турции организовали демонстрацию под руководством лидера Исы Юсуфа Альптекина (второй слева) и выразили протест против угнетения коммунистического режима Китая на своей родине (середина 1960-х годов, Стамбул)После успешного обращения к турецкому правительству с просьбой принять их в качестве беженцев в 1965 году, всего через несколько лет после переезда в Афганистан, первая волна уйгуров решила перебраться в новую страну после того, как они обнаружили, что культурный разрыв слишком велик, а правительство Афганистана слишком ограничивают их попытки продвигать автономию и права человека своих собратьев-уйгуров на родине.
Саудовская Аравия не приняла эту группу, и хотя некоторые выбрали Канаду, США и страны Европы, большинство из них приняли решение переселиться в Турцию из-за ее общих культурных и религиозных связей.
Группа художников, организованная уйгурскими школьниками из Кайсери, посещает Стамбул и показывает уйгурские традиционные художественные представления в офисе Ассоциации беженцев Восточного Туркестана в Стамбуле (1968) 103 семьи вновь прибывших были встречены салютом из 21 орудия, когда они покинули столицу Анкары, переехали в новые дома, построенные правительством в городе Кайсери в центральной Турции, и получили предметы домашнего обихода и мебель от местных семей.
Правительство также отменило налоги с уйгуров на 10 лет и организовало для них работу на государственных заводах и других рабочих местах, хотя многие также открыли собственное дело.
Согласно источникам, большинство молодых уйгурских беженцев в то время проходили военную службу в турецкой армии. Эргинекун, Эфендигил, Сельчук, Тюркоглу и другие уйгурские пенсионеры в Кайсери рассказали RFA, что все они пережили военную жизнь в качестве турецких солдат в 1960-х и 1970-х годах.
Многие из уйгуров приняли новые фамилии по прибытии, чтобы указать на свой сильный уйгурско-турецкий национализм и интегрироваться в новое сообщество.
Турецкие власти предоставили некоторые имена вновь прибывшим, когда они иммигрировали, в то время как другие были выбраны самими уйгурами, и слово «тюрк» часто включалось либо в начало, либо в конец.
Группа молодых уйгурских музыкантов и народных певцов в Кайсери (конец 1960-х) Кайсери стал домом для сообщества, насчитывающего около 700 уйгуров, фамилии которых включают Сельчук, Илктюрк, Тюмтурк, Гёктюрк, Тюркоглу, Тюркмен, Огужан, Кантюрк, Озтюрк, Озхан, Эргинекун, Айугранкул, Туран и Туран.
Жизнь в Турции для уйгуров не всегда была легкой, и многие вновь прибывшие сталкивались с огромными трудностями при адаптации.
Мехмет Эргинекун, который приехал сюда в 1960-х годах молодым человеком, сказал, что он регулярно задавался вопросом, правильно ли его семья приняла решение покинуть дом.
«После того, как я приехал в Турцию… я, вероятно, работал в 20 или 30 различных компаниях, так как не было консультантов, которые могли бы направить нас на карьерный путь», — сказал он.
«Однажды я устроился работать на фабрику, и мне дали швабру, чтобы мыть пол.Было так тяжело, что я заплакал. Все, о чем я мог думать, это то, что я прошел весь путь из [Туркестана], чтобы мыть полы. Я делал это 18 месяцев ». Но Эргинекун сказал, что больше не сожалеет о переселении в Турцию. «Мы слышим призыв к молитве пять раз каждый день, и мы всегда молимся пять раз в день вместе с мусульманами здесь без каких-либо ограничений», — сказал он.
«Если мы умрем, минимум 10 000 человек придут на наши похороны и помолятся за нас.Мы живем в такой стране ».
Вторая волна
Ассоциация беженцев Восточного Туркестана, базирующаяся в Стамбуле, организовала выставку, посвященную маршрутам и истории уйгурской диаспоры (1968) В начале 1980-х годов вторая волна уйгуров перебралась в Турцию после правительственной реформы Китая и политики открытых дверей.Некоторые из уйгуров, у которых есть родственники за границей, обращались за паспортами, хотя ограничения на выезд из страны все еще были более жесткими в Синьцзяне, чем во внутренних провинциях Китая.
Абдулхемит Кахраман, 58-летний уйгур, который переехал в Кайсери в 1983 году, сказал уйгурской службе RFA, что, несмотря на реформы в Китае в то время, он и его семья все еще сталкиваются с огромными трудностями при получении паспортов от правительства.
«Основная причина, по которой мы смогли покинуть нашу родину, заключалась в том, что мой дядя подал от нашего имени запрос в УВКБ ООН [агентство ООН по делам беженцев] с просьбой помочь в воссоединении с нашими родственниками», — сказал он. «Только тогда китайское правительство разрешило нам уехать».
Кахраман сказал, что он и 28 других членов его семьи покинули свой дом в деревне Ширвик в уезде Каргилик Синьцзяна (по-китайски, Ечэн) в ноябре 1983 года и проехали через Пакистан и Иран, прежде чем приехать в Турцию.Но, несмотря на трудности, которые пришлось пережить семье при переезде в Кайсери, вскоре после этого 20 членов семьи вернулись в Синьцзян. «Они не могли привыкнуть к жизни здесь», — сказал Кахраман.
Другие, например, 47-летний Абдулкерим Айдын, рассказали RFA, что большая и устоявшаяся уйгурская община в Кайсери заставила его чувствовать себя как дома, когда он приехал в город в 1980 году в возрасте 11 лет. приехал в Енгисар или Яркендский уезд [в Кашгаре], когда мы впервые приехали сюда — мы никогда не скучали по дому », — сказал он о себе и своих пяти братьях и сестрах.
Рабие Илктюрк, глава отдела по делам женщин и детей Ассоциации культуры и сотрудничества Восточного Туркестана, базирующейся в Кайсери, сказала, что спустя три поколения члены ее уйгурской общины начали вступать в брак с местными турками, стирая границы между ними. культур.
«Местные турки здесь всегда были очень близки с нами и относились к нам так, как будто мы все из одних и тех же корней, и даже тогда просили нас пожениться, но только сейчас мы начали вступать в брак», она сказала.«Мои родители сказали, что они позволят мне выйти замуж только за кого-то из нашей родины, но в наши дни наши дети влюбляются в местных турок. Поскольку они здесь родились и выросли, мы позволяем им принимать собственные решения в жизни. Мы также теперь признаем эту страну как свою собственную ».
Приняли домой
Уйгурский танцевальный коллектив из Кайсери исполнял традиционный уйгурский танец на фестивале искусств в Стамбуле (конец 1960-х) Сейит Ризван Тюмтурк, который к настоящему времени провел более половины своей жизни в своей приемной стране, сказал, что его собратья-уйгуры «любят Турцию так же, как они любят свою родину.”
«Турецкий народ уважительно относится к уйгурам», — сказал он. «Мы много пострадали, потому что у нас нет своей страны».
Он сказал, что он и его товарищи-уйгуры чрезвычайно благодарны турецкому народу и правительству за то, что они принимают их сообщество, и гордятся своей новой нацией. «Они открыли для нас свой дом — приняли нас, взяли на руки и дали нам возможность жить так, как мы хотели», — сказал он.«Они не подвергали нас дискриминации. Они относились к нам с уважением и достоинством. Поэтому мы благодарны за все, что эта страна сделала для нас ».
По словам наблюдателей, по мере того как уйгурские общины в изгнании все больше ассимилируются в обществах принятых ими наций, единство между этими группами будет ключом к сохранению их коллективной этнической идентичности.
Десятки тысяч уйгуров бежали от этнических преследований в районе Синьцзян на северо-западе Китая, и многие решили иммигрировать в западные страны с тех пор, как первая волна перебралась в Турцию в 1950-х годах.
Представители преимущественно мусульманского меньшинства сообщили уйгурской службе RFA, что по мере того, как общины изгнанников перенимают культурные обычаи стран Скандинавии и Западной Европы, они теряют понимание того, что значит быть уйгурами.
Омер Кул, генеральный секретарь базирующегося в Стамбуле фонда «Восточный Туркестан», сказал, что недостаток информации по уйгурским вопросам привел к разногласиям между группами и повредил способности мирового сообщества изгнанников сохранять единую идентичность.
«Уйгурские организации и уйгурский народ должны объединиться и прийти к общему мнению», — сказал он.
«Только тогда уйгуры смогут сохранить свою идентичность и ясно общаться с остальным миром».
Кул сказал, что ему регулярно приходится разъяснять мировому сообществу основные факты и цифры об уйгурах, такие как население этой этнической группы, из-за различных заявлений различных уйгурских организаций.
«Многие из этих цифр представлены без доказательств, что делает невозможным проверку многих утверждений», — сказал он.
По словам Куля, различные рассказы об уйгурской истории и текущих событиях также создают путаницу, ослабляя чувство идентичности этнической группы и ее способность достигать целей в качестве глобального сообщества.
В одном примере, сказал он, уйгурские общины используют разные термины для обозначения двух недолговечных республик, основанных уйгурами в 1930-х годах на территории нынешнего Синьцзяна, включая «Восточный Туркестан», «Исламскую республику», «Республику Туркестан» и «Республика Кашгар.”
Новое поколение
Гульнар, предприниматель из Мюнхена, Германия, сказала RFA, что члены уйгурских сообществ по всему миру разделяют общие цели, но многие из них не знакомы с жизнью в изгнании и слишком заняты тем, что обосновались в своих приемных странах, чтобы сотрудничать по более крупным вопросам.
«Если бы мы были в положении, при котором наши средства к существованию не были проблемой, возможно, у нас было бы больше времени, чтобы сосредоточиться на этих вопросах, но пока наша жизнь занята установлением собственного благополучия», — сказала она.
Гульнар предположила, что следующее поколение уйгуров могло бы сыграть более активную роль в работе в общинах изгнанников, чтобы сохранить культурное наследие этой этнической группы.
«Мы должны призвать их активно участвовать в уйгурских мероприятиях и мероприятиях, знакомить их с другими уйгурами и прививать им наши ценности с раннего возраста», — сказала она.
«Это то, что я надеюсь увидеть в общинах уйгурских иммигрантов».
Другие члены уйгурских общин в изгнании согласились с тем, что образование уйгурской молодежи необходимо для защиты их этнической идентичности и формирования более единой диаспоры.
Вейис Гунгур, турок, имеющий давние связи с уйгурской общиной в Нидерландах, сказал, что уйгурские иммигранты должны прививать своим детям сильное чувство религиозной и культурной самобытности, чтобы они могли решать проблемы, с которыми сталкивается этническая группа дома и за рубежом.
«Многие люди знают выдающихся уйгуров из истории… но не обязательно знают, кто такие уйгуры как народ», — сказал Гунгур, который также является президентом организации «Турецкий дом».
«Уйгурская молодежь должна узнать об этих людях и уметь объяснять, кто такие уйгуры [другим], ссылаясь на них… Обучая молодежь уйгурской истории, мы можем привить им сильное чувство уйгурской идентичности.”
Уйгурский язык
Члены сообщества также считают, что обучение молодежи уйгурскому языку может способствовать укреплению связей с традиционной культурой и преодолевать языковые барьеры между группами изгнанников в разных странах.
Кемериддин Кайнам сказал, что после переезда в Нидерланды он научил своего сына изучать многие языки в дополнение к голландскому, но сделал изучение уйгурского языка своим приоритетом.
«Родной язык — важный аспект того, кем он является, и когда человек теряет способность говорить на своем родном языке, он теряет важную часть своей идентичности», — сказал он.
Кайнам сказал, что он узнал от турецких семей, иммигрировавших в другие части Европы, о том, как привить своему сыну сильную культурную и религиозную идентичность, а также дать ему чувство гордости и осознание своего наследия.
«Чтобы утвердиться здесь, мы должны смотреть и двигаться вперед, а не оглядываться назад», — сказал он.
«В конце концов, я не хочу, чтобы мой сын чувствовал пустоту в своем сердце. Я даже беру его на уйгурские уроки по выходным, где он может общаться с другими детьми, которые похожи на него и имеют похожие имена. Даст Бог, мой сын вырастет, не теряя личности.”
Об этом сообщил Эсет Сулейман для уйгурской службы РФА. Написано на английском языке Джошуа Липес.
казахов продолжают пикет китайского консульства для освобождения родственников из Синьцзяна
АЛМАТЫ, Казахстан — Около дюжины человек, в основном женщины, пикетировали консульство Китая в крупнейшем городе Казахстана, Алматы, чтобы продолжать настаивать на своих требованиях об освобождении родственников, содержащихся в северо-западном районе Китая Синьцзян.
Демонстранты 22 февраля держали фотографии своих родственников, задержанных в Китае, и большие плакаты с лозунгами, призывающими китайское правительство «положить конец геноциду» и освободить всех «невинных людей из лагерей перевоспитания» в Синьцзяне.
«Я пришел сюда, чтобы потребовать немедленного освобождения моего младшего брата Калипбека Бабама …. Он был арестован после того, как публично исполнил стих под названием« Скорбь казахов »в 2019 году, и с тех пор содержится под стражей без связи с внешним миром. Власти Синьцзяна не дали какая-либо информация об обвинениях против моего брата, пока суд над ним еще не состоялся.Я глубоко обеспокоен за его жизнь «, — сказал RFE / RL один из протестующих Кумискан Бабам.
Другая протестующая, Гульнур Косдаулеткызы, рассказала RFE / RL, что она и несколько других протестующих пикетировали консульство почти ежедневно в течение более двух недель, но чиновники китайского консульства не выходили из здания, чтобы встретиться с ними.
В минувшие выходные один из протестующих, Байболат Кунболатулы, был освобожден из следственного изолятора в Алматы после того, как отбыл 10-дневный тюремный срок, полученный им за «нарушение закона о массовых собраниях» после пикетирования консульства ранее.
В последние годы в Казахстане прошло много подобных акций протеста, демонстранты требовали от властей Казахстана официального вмешательства в ситуацию, в которой оказались этнические казахи в Синьцзяне.
Государственный департамент США сообщил, что в центры содержания под стражей отправлено 2 миллиона уйгуров, казахов и представителей других коренных, в основном мусульманских, этнических групп Синьцзяна.
Китай отрицает, что это лагеря для интернированных.
Люди, бежавшие из провинции, говорят, что тысячи этнических казахов, уйгуров и других мусульман в Синьцзяне проходят «политическую обработку» в сети учреждений, официально известных как лагеря перевоспитания.
Казахи — вторая по численности тюркоязычная коренная община в Синьцзяне после уйгуров. В регионе также проживают этнические киргизы, таджики и хуэй, также известные как дунгане. Хань, самая многочисленная этническая группа Китая, является второй по величине общиной в Синьцзяне.